Японская новелла

В городке Кияма расположился штаб Сацумской армии, был развернут госпиталь. Не было здесь уголка, где не находились бы люди из Сацума. Разнокалиберные ружья свалены были грудой, словно стебли рисовой соломы. Были солдаты, которые вынесли на солнце грязные одеяла и ловили насекомых, поддаваясь при этом дремоте. Другие чинили порванные рейтузы. Некоторые, громко переговариваясь, чистили ружья.

Мальчик смотрел по сторонам; непонятный сацумский говор грохотал в его ушах, и двигался он боязливо, крепко вцепившись в руку своего спутника. Сацумская армия терпела поражения, одно за другим. Боеприпасы истощились, но у людей в этом отряде, может быть, находившемся на краю гибели, хватало духа, чтобы смеяться, и то там, то тут слышались громкий хохот и шутки.

“Говорят, это мятежники, а они совсем не такие страшные!” — думая так, мальчик все шел и шел, как вдруг навстречу ему показался мужчина.

Он был одет в заметно полинявшее европейское платье, на ногах у него были деревянные башмаки, за поясом — небрежно заткнутый меч в пурпурных ножнах.

Левая рука его висела на перевязи. Он шел не спеша, держа в правой руке ветку только что расцветшей вишни.

Обернувшись на оклик мужчины, точившего меч перед какой-то лавчонкой, он поднес ветку к самому его носу, перебросился с ним двумя-тремя словами и расхохотался во все горло.

Тут он увидел ребенка, который в эту минуту поравнялся с ним. Мужчина подал ему ветку и, бросив со смехом: “Не трусь!”, пошел дальше.

И долго еще детская рука сжимала эту вишневую ветку, пока в конце концов не бросила ее в речушку, недалеко от дороги...

Тот мальчик — я, пишущий сейчас эти строки. А кто был мужчина с пурпурными ножнами, давший мне ту ветку? Что сталось с ним? Этого мне не узнать. Однако теперь, по прошествии двадцати лет, каждый раз, когда я вижу цветы вишни, образ того человека с пурпурными ножнами является откуда-то и смутно встает передо мной.

БРАТЬЯ

На станции железной дороги в Уцуномия было еще темно.

Я ехал с экспедицией к месту извержения вулкана Адзума. Раздался первый звонок, зажглись огни. Внезапно под окном вагона послышались голоса спорящих людей.

Я открыл окошко.

На платформе стояли двое. Одному из них можно было дать лет сорок с небольшим; бледное лицо с выпирающими скулами, бегающие глаза, тонкие губы; со щек к подбородку спускалась клочковатая борода, дней пять не бритая. На нем была старая шапка блином, ватное кимоно и фартук. В руках он держал сверток, завернутый в фуросики³⁹.

Другому было на вид около тридцати пяти лет. Темное безбровое лицо в рябинах, толстые губы, глаза под тяжелыми веками сверкают как молнии. Одет он был в рабочую куртку с вязаным воротом и в соломенные сандалии на босу ногу.

Неожиданно тот, что держал сверток, вскочил в вагон. Рябой, растерявшись, вцепился ему в рукав, но тот выдернул руку. Тогда он ухватился за сверток.

— Что ты делаешь?

— Ладно! Думаешь, дам тебе улизнуть?

Рябой заскрипел зубами; он пытался выдернуть сверток.

С разных сторон сбежались станционные служащие.

— Что здесь такое? Что случилось?

В окнах вагонов замелькали лица любопытных.

— Он — вор. Не вернул взятую вещь и собирается улизнуть! — Не сказав, а прорычав эти слова, рябой с силой дернул сверток к себе.

Стоявший в вагоне пошатнулся.

— Да отпусти же! — крикнул он. — Ведь сказано тебе: приеду — все как-нибудь улажу. Господа, здесь есть обстоятельства... Ну, пусти же!

— Да, как же! Вечно ты врешь, изворачиваешься! Обманщик! Скотина!

Раздался второй звонок.

Появился начальник станции, подошел полицейский.

— Что здесь случилось?

— Что такое? Вы всем мешаете!

— Нет, послушайте, тут такой пустяк...

— Совсем не пустяк! Обманщик! Скотина! Вор!..

— Да замолчишь ты?!

Голоса становились все громче, люди теснились у вагона. Полицейский силой оттащил рябого. Рябой обернулся:

— Ну помни же! Ни брата, никого у тебя больше нет, скотина! Дерьмо ты, а не брат! Обманщик!..

Глаза у него горели; закусив губы, он пошел за полицейским.

Так, значит, это были братья?!

Меня невольно охватила дрожь.

Взоры всех пассажиров в вагоне были прикованы к человеку со свертком, усевшемуся как раз напротив меня.

Он растерянно оглядывался кругом.

— Фу-у... Вот так брат! Из-за какого-то пустяка опозорил меня перед людьми!..

Шепча эти слова, он затянул у себя на коленях развязавшиеся углы злополучного свертка. Руки у него тряслись.

В вагоне было тихо. Никто не сказал ни слова.

ДВЕСТИ ИЕН

С дуба, глухо стукнув, упал желудь. Еще не успело замолкнуть легкое эхо, как на веранде неожиданно появился человек; это был мужчина, не достигший тридцати лет. Рубец от старой раны белел на его небольшом носу. В гэта на низких подставках и в платье из полосатой ткани он походил на мелкого торговца. Глазные впадины были темны, как вечернее небо.

— Выслушайте меня, мне это непременно нужно... — задыхаясь, начал он, едва войдя в помещение. — Я несчастен, и причиной этому жена... Вы поймете, если я расскажу вам...

Вначале он отрывисто ронял слова, но постепенно овладел собой и, облегчая переполненное сердце, стал горячо говорить.