Японская новелла

Должно быть, именно такие случаи имеют в виду, когда говорят: “Средь бела дня не занимай людей пустыми разговорами, ибо это приносит вред; среди ночи не поминай черта, ибо он может к тебе явиться”.

Посему я, автор книги “Кукла-талисман”, счел за благо не доводить число своих рассказов до сотни и на этом кладу кисть.

КОММЕНТАРИИ

¹Дзё — воинское звание, гвардейский офицер 3-го ранга.

² 1577 г. по европейскому календарю.

³Ода Нобунага (1534-1582) — знаменитый японский полководец. В результате многочисленных победоносных военных походов против соседних феодалов объединил под своей властью почти всю центральную и юго-западную Японию.

⁴Мацунага Хисахидэ (1510-1577) — крупный феодал. В 1568 г. примкнул к Нобунаге и стал правителем земель Ямато и Кавати, однако в 1577 г. поднял против своего сюзерена мятеж, который был жестоко подавлен. Окруженный неприятелем в своем замке, Мацунага покончил жизнь самоубийством. Дандзё — звание, присваивавшееся в старину высокопоставленным чиновникам ведомства, осуществлявшего судебные, сыскные и полицейские функции. Хотя в данном случае это звание носит номинальный характер, оно свидетельствует о высоком положении его обладателя.

⁵Кэн — мера длины, равная 1,81 м.

⁶Тё — мера длины, около 110 м.

⁷Коя — гора в провинции Кии. Находившийся там монастырь служил местом паломничества и приютом для отшельников.

⁸ Десять заветов Будды запрещают убийство, воровство, прелюбодеяние, сквернословие, обжорство, пьянство, алчность, лживость, расточительство, а также всевозможные увеселения.

⁹Косодэ — кимоно с узкими рукавами.

¹⁰Сяку — мера длины, чуть больше 30 см.

ИХАРА САЙКАКУ

ГОРЕ, ВЫЛЕТЕВШЕЕ ИЗ РУКАВА

Воистину тягостно, когда подозрение падает на человека, чья душа ясна, как безоблачный день. Небо, разумеется, сужит по справедливости, и каждому в конце концов воздается по заслугам. Но каково тому, кто вынужден страдать понапрасну! Ведь можно сойти в могилу, так и не дождавшись счастливого мига. Увы, от злого навета в сердце человеческом иной раз такая буря разыгрывается!

Жил в портовом городе Цуруга провинции Этидзэн некто по прозванию Эномото Мандзаэмон. Был он крестьянином, а в свободное от полевых работ время еще и приторговывал. В торговле Мандзаэмон знал толк и каждый год выставлял на осенней ярмарке в Цуруге лотки со всевозможными диковинами, кои закупал в Киото. Немало погонщиков и крестьян собиралось поглазеть на них, словно то были цветы столичных вишен, распустившиеся здесь среди осени.

Был этот человек из тех, кто, как говорится, своего не упустит: подсчитывал все в уме, не сорил понапрасну деньгами, покупателя, хоть какого, умел обвести вокруг пальца. И все же удача обходила его стороной, деньги таяли быстро, и очень скоро он остался ни с чем. Как известно, беда не ходит одна: ни с того ни с сего земля его вдруг перестала родить и за четыре-пять лет превратилась в пустошь. Даже подати платить ему было нечем, и пришлось распродать все имущество. Но и в этом жалком положении он продолжал строить из себя умника и совал нос в чужие дела, поэтому все, кому не лень, впутывали его в свои тяжбы. Дело дошло до того, что родственники, опасаясь лишних хлопот, совсем перестали с ним знаться. А сколько горя жена с ним хлебнула! Жизнь ее превратилась в сущую муку. Частые огорчения подточили здоровье, и двадцати шести лет от роду она покинула сей бренный мир. Случилось это в конце пятого месяца. Но хуже всего было то, что на руках у Мандзаэмона остался грудной младенец, сынишка по прозванию Манноскэ. Все сорок девять дней, пока перед табличкой с именем покойницы стояли цветы и курились благовония, отец просидел не смыкая глаз возле колыбельки с москитной сеткой на изголовье. Особенно тяжко ему приходилось, когда малыш начинал плакать. Чего только ни делал несчастный отец, чтобы его успокоить: кормил рисовой кашицей со сладкими тянучками, укачивал, положив к себе на колени, — но ребенок не унимался, и казалось, ночи не будет конца. В такие мгновения Мандзаэмон думал, что этому ребенку лучше было совсем не родиться на свет, и с тоской вспоминал жену, сетуя на горькую участь вдовца.

Однажды ночью, вне себя от отчаяния, он схватил ребенка и побежал к храму, который стоял на краю поля в половине ри от его дома.

Положив Манноскэ в часовенке у дороги, он собрался было в обратный путь, но в это время младенец расплакался, — видно, озяб на холодном полу. У отца едва сердце не разорвалось от жалости, и он снова взял сына на руки, приговаривая: “Плачь, не плачь, все равно придется мне тебя бросить”.

Начало светать. Зачирикали воробьи на крыше и принялись кормить своих птенцов. Глядя на них, Мандзаэмон подумал, что, раз даже птицы так заботятся о своих чадах, ему, рожденному на свет человеком, тем более не пристало отказываться от родного дитяти, — и вместе с Манноскэ воротился домой.