Японская война 1904. Книга вторая

Мы не ждали японцев так быстро и так близко. Чертовы сопки перекрывали линии обстрела: мы-то готовились стрелять по их дальним позициям, а они разом оказались почти вплотную. Хорошо, саперы успели подготовить заряд, трое погибли по пути, но отправленный вместе с ними поручик Зубцовский довел дело до конца. Не дал японскому поезду и вовсе рассечь наши порядки! Хотя и так вышло очень удачно для них: плацдарм всего в десятках метрах от нашей линии обороны, несколько рот и артиллерия, которые смогли удержать его до подхода основных сил… А потом на нас навалились, будто открыв второе дыхание, и утихший было бой снова закипел.[1]

Пушки, винтовки, штыки — в бой шло все, что только можно. Скажу честно, на какое-то время я даже упустил контроль над собственным полком, но тут не подвели офицеры… Кто-то бесславно погиб, но большинство смогли и удержать позиции, и сохранить вверенные им жизни. За ночь мы отбили три штурма, за утро еще один, а бой все продолжался.

— Они же сами на ногах стоять не могут, а все лезут! — ругался где-то рядом Хорунженков.

— Мы тоже не стоим… — признался я. — Вот они и верят, что могут нас перебороть. Пусть не умением, а упорством, желанием победить.

— Не дождутся! — капитан попытался сплюнуть, но у него во рту было слишком сухо для столь картинных жестов.

Чуть в стороне от нас рухнули на землю сменившиеся с первой линии роты Мелехова. Сколько у них есть времени, чтобы отдышаться? Минут десять. То, что их хотя бы настолько удалось вывести на отдых, и то чудо. А они, между прочим, после пропущенного боя на старых позициях у нас самые свежие. Кажется, других вариантов не остается…

— Пришло время идти в атаку, — я повернулся к Хорунженкову, и тот аж поперхнулся.

— В атаку? Нам бы в защите усидеть!

— Война — это столкновение форм. Защита — это сильная форма, которая может дать преимущество, но она не может принести победу и остановить бой, что нам сейчас нужно.

— С одной стороны, согласен, — задумался капитан, — Если нам хватит сил сейчас пойти в атаку, японцы могут настолько удивиться, что и отойдут, но… Я думал, мы ждем возвращения Самсонова и его кавалерийской бригады.

— Мне тут рассказали, что он отступил еще в самом начале боя, так что, боюсь, вряд ли Врангель сможет его найти. Если сам вернется — уже хорошо, но пока от отправленного на тот фланг секрета нет никаких новостей.

— Даже если будут, двести всадников — это не то, что может решить исход такого боя, — покачал головой Хорунженков. — Вон, Акияма на левом фланге целой бригадой накатывает раз за разом и ничего не может сделать.

— Форма атаки слабее формы защиты, но… Это в целом, а на деле все зависит от того, когда и в каких обстоятельствах ее применить, — что-то меня накрывает. — Ладно, ждем!

На самом деле после того как бой превратился в свалку стало не до тактических или стратегических изысков, вернее… Мало того, что на них не было времени и не было самих идей, так и, что главнее, у меня просто не оставалось свободных сил, которые можно было вывести из обороны в атаку, чтобы хотя бы просто попытаться. В отличие от японцев, которые с первыми лучами солнца отказались от постоянного навала, как раньше, и начали обход наших позиций сразу с двух сторон.

— А вот, кажется, и конец, — Хорунженков увидел то же, что и я. — Будем умирать, так хотя бы сделаем это красиво!

Его смех начал разлетаться по услышавшим капитана солдатским рядам, но…

— Отставить! — рявкнул я.

Японцы готовились довершить разгром, но в то же время впервые с начала прорыва поезда они дали и нам возможность собрать свой ударный кулак. По факту одна из классических схем, что мы разыгрывали на наших играх — встречный удар. Мы не могли остановить атаки японцев, просто не было сил, чтобы собрать сразу по двум направлениям что-то приличное, зато мы могли ударить по третьему. Сами!

Следующий час, словно забыв про усталость, мы подтягивали вперед все уцелевшие пушки и пулеметы. И когда нас начали давить на флангах, еле держащийся на ногах капельмейстер Доронин затрубил сигнал к атаке. Теперь мы не просто должны были стоять и терпеть — мы тоже били, и это придавало сил. Кто первым не выдержит, кто первым прогнется!

* * *

Чертовы русские! Чертов полковник! Хикару Иноуэ не смог сдержать слез, когда штаб Оку приказал трубить отбой.

Третий! Третий обход за три дня! Он снова был близок к успеху, и на этот раз ничто, даже ёкаи, которым Макаров продал душу, не смогли бы его спасти. Но его спас Ивао Ояма — главнокомандующий всеми японскими армиями хотел сохранить как можно больше сил для сражения с главными русскими силами и лично приказал отступать. И здесь Иноуэ уже не мог ничего поделать.

Он отходил мимо брошенного состава «Тайсё Макаров», мимо подбитых русских пушек и пулеметов, которые те бросили на прорыв центра армии Оку. Потеряли все железо, но сохранили людей, сохранили инициативу и заставили их — японцев! — отойти. Слезы очень быстро высохли на резком маньчжурском ветру, но следы на покрытых грязью щеках остались. Как напоминание о силе врага, как обещание однажды вернуть долг.