Японские призраки. Юрей и другие

Широко известно выражение «Москва от копеечной свечки сгорела». Речь идёт о вполне конкретном событии — пожаре 1493 года. Тогда пожар начался в церкви Николы на Песках (иногда называют храм Николы на Берсеневке) и полностью опустошил город. Непосредственным его следствием стало появление перед стенами Кремля площади, которую несколько позже назвали Красной. Иван III повелел очистить пространство перед крепостью — во избежание дальнейших неприятностей. Здесь мы подходим к теме некоторого сходства средневекового городского быта в России и Японии. И у нас, и у наших восточных соседей главным строительным материалом было дерево, так что мысль можно продолжить. И в Москве, и в Токио пожары были постоянными и грозными спутниками городской жизни. В данном очерке речь пойдёт о великом пожаре Мэйрэки, обрушившемся на Эдо в 1657 году. Пожар зародился в одном из храмов и быстро распространился на восточные кварталы столицы. Сухая погода и плотная, беспорядочная застройка способствовали его победоносному шествию. Немногочисленные пожарные не смогли одолеть огненную стихию, а на следующий день ветер резко переменился, и пламя устремилось из догорающего восточного сектора в центр. Замок сёгуна устоял, но всё остальное выгорело без остатка. Непосредственным следствием пожара для Эдо стало освобождение пространства вблизи замка сёгуна от домов и лавок, что поразительно напоминает инициативу Ивана III в далёкой России. Улицы были расширены (широкие улицы получили название «хирокодзи»), а городская застройка стала более упорядоченной.

Народная молва обнаружила причину бедствия в действии потусторонних сил. Огонь, который был зажжён, чтобы избавиться от проклятой вещи, вырвался из-под контроля и поглотил город. Пожар годов Мэйрэки иногда называют «пожаром из-за фурисодэ». Невозможно быть точно уверенным, что причиной данных бедствий стали именно копеечная свечка и таинственное фурисодэ, но, как рабочая версия для объяснения произошедшего, старая легенда достойна того, чтобы быть изложенной.

Звучит странно, но история, финалом которой стал дьявольский пожар, началась очень красиво и даже романтично. В Эдо пришла весна и принесла с собой свои извечные надежды. Народ высыпал на улицы, и в городе царило оживление. Девушка по имени О-Самэ рискнула выйти на прогулку в бурлящий город. Возможно, она шествовала вперёд, сопровождаемая парой слуг, заботливо расталкивающих простолюдинов на маршруте. О-Самэ была дочерью богатого виноторговца из квартала Адзабу, и наверняка толкаться в толпе в одиночку ей не приходилось. Затем случилось это. Толпа расступилась, и О-Самэ увидела молодого самурая, спешившего куда-то по своим самурайским делам. Нам неизвестно, как именно состоялась эта краткая встреча, но некие законы жанра дают небольшие подсказки. Несомненно, их глаза встретились, а сердца забились чаще. На щеках красавицы О-Самэ (её так и называли: «О-Самэ, красавица из Адзабу») вспыхнул румянец, а молодой воин, не сводя с неё глаз и не снижая скорости движения, исчез в толпе. Неловко говорить, но на этом романтическое знакомство и завершилось. Самурай исчез из поля зрения О-Самэ, а заодно и из этой истории.

О-Самэ успела заметить, что он красив, мужествен и одет с большим вкусом. Самое главное, она успела заметить, что он — тот самый, единственный, которого ждёт всякая девушка.

Но знакомство не состоялось, и О-Самэ вернулась домой взволнованной и полной надежд на будущее. Встретиться им было не суждено, но она-то этого не знала и была вполне счастлива. Наряд незнакомца показался ей замечательно красивым, и первым делом О-Самэ попросила у родителей обновку в виде фурисодэ. Рисунок для своего наряда девушка описала сама. Он повторял узор на кимоно, в которое был облачён встретившийся самурай. Возможно, надеясь на будущую встречу, девушка думала, что «неожиданное» сходство нарядов даст повод для знакомства. А может быть, всё дело было в бесхитростном желании уподобиться предмету любви, точно так же, как фанатичные поклонники копируют стиль своего кумира.

Однако новой встречи не случилось. Нам неизвестно, сколько бесплодных прогулок было предпринято О-Самэ по улицам и площадям многолюдного Эдо. Наверняка немало, но все они оказались безрезультатны. О-Самэ стала задумчивее, печальнее, а затем начала чахнуть. Влюблённость дочери давно перестала быть секретом для её родителей. Ворчание и возмущение нравами современной молодёжи сменилось тревогой. О-Самэ стала отказываться от еды, и вызванные лекари только разводили руками и косились на великолепное фурисодэ, висевшее на стене. Попытки родных организовать поиски виновника сердечной болезни также не дали результата.