Японские призраки. Юрей и другие

Лафкадио Хёрн говорит совершенно прямо: души утонувших не оставляли живых в покое. «Частенько они поднимались из глубин, обступали корабль и пытались потопить его, а уж за пловцами следили неотступно и не упускали возможности утащить их на дно», — сообщает классик. Какие уж тут крабы! Перед нами настоящие фунна-юрей, чьи злобные проделки отправили на дно не один корабль. Души утонувших с наступлением темноты поднимались на поверхность в своей призрачной лодке, приближались к кораблю живых, и требовали черпак! Получив черпак, они превращали его в сотню черпаков и с их помощью заливали водой встреченный корабль. Впрочем, невыдача черпака тоже плохо работала, так как, встретив отказ, души утопленников приходили в неистовство, и всё заканчивалось опять же на дне морском. Местные жители построили храм Амидадзи в Акамагасэки. Неподалёку расположилось и кладбище. Всё это немного успокоило проигравших вояк, но открыло путь для отдельных всплесков их посмертной активности уже на суше.

Всё началось с того, что настоятель храма Амидадзи поселил при своей обители некоего слепца Хоити. Этот Хоити удивительно искусно играл на биве и умел так спеть о сражении при Данноура, что рыдали прихожане, самураи, настоятель храма и, как говорили, даже черти в аду. Слепца такое положение дел вполне устраивало: верная миска риса, крыша над головой и исполнение любимого произведения — не так уж плохо для одинокого калеки.

Однажды ночью Хоити сидел на ступенях храма и наслаждался пением цикад. Неожиданно цикады замолкли, и Хоити понял, что кто-то приближается. Побрякивали доспехи, ноги тяжело топали по дорожке — несомненно, явился какой-то самурай. Подозрения Хоити оправдались: суровый воин, не вступая в долгие разговоры, потребовал следовать за собой. Его господин, остановившийся неподалёку, узнал о несравненном искусстве музыканта и желал послушать песню о битве при Данноура. Хоити не привык спорить с сильными мира сего и послушно пошёл, ведомый невидимым посланцем. Вскоре они оказались в парадном зале какого-то замка. Потрескивал огонь в светильниках, шуршал шёлк, и позвякивали доспехи воинов. Аудитория ждала. Хоити исполнил свой хит и замолк в некотором смущении. Бывало, что его пение выбивало слезу у неискушённых деревенских зрителей, но тут он поразил в самое сердце неизвестных аристократов. Женщины захлёбывались сдержанными рыданиями, слышались скрип зубов и глухие стоны самураев, пытавшихся сдержать чувства. Хоити был провозглашён величайшим национальным сокровищем, равных которому нет в мире. Слепца мягко, но настойчиво попросили заходить ещё. Раз шесть. В ближайшие ночи.

Будь Хоити повнимательнее к местным легендам, он бы мог сообразить: какому аристократу будет интересно слушать историю о гибели Тайра столько ночей подряд! Причём именно в том самом месте, где род Тайра и нашёл свой безвременный конец. Если бы он напряг память и вспомнил, что никакого замка вроде того, где он выступал, поблизости нет, то ответ на вопрос отыскался бы сразу. Слушать о решающем событии в истории рода Тайра семь ночей подряд интересно прежде всего представителям рода Тайра. Они давно умерли, но это уже частности.

Очередная ночная отлучка Хоити привлекла внимание монахов, но от расспросов Хоити уклонился (хитрые слушатели попросили не говорить о них). Настоятель оказался догадливее певца и сразу заподозрил, что дело нечисто. Монах, приставленный наблюдать за слепцом, быстро нашёл сбежавшего музыканта. Звуки бивы и пение выдали того с головой. Как и следовало ожидать, Хоити нашёлся на кладбище, возле гробницы несчастного Антоку. Вокруг кружили призрачные огоньки — благодарные слушатели нашего незадачливого героя. Монах утащил слепца прочь. Интересно, что бесчисленные духи не пытались ему помешать, рассчитывая получить своё позже. Настоятель всплеснул руками и прямо сказал, что дело плохо. Мертвецы так просто не отвяжутся, каждую ночь их безумство будет возрастать, и в конце концов они разорвут свою жертву на куски! Обезумевшие поклонники — это очень опасно, а если они к тому же ещё и мертвы, то дело совсем плохо.

Тело Хоити покрыли строками священных сутр и приказали сидеть молча и неподвижно, хотя бы сами черти явились сюда. Сам настоятель и монахи благоразумно удалились прочь, не желая нарушать спокойствие великого музыканта.