Японский городовой

Обе шестидюймовки «Такао» успели выстрелить первыми, и один из снарядов даже разорвался под мостиком «Мономаха», что было неожиданно и приятно. Затем Такэхито увидел черноту направленного прямо на него восьмидюймового ствола, успел вспомнить взгляд русского принца после покушения… и мир для него исчез. Два восьмидюймовых и шесть шестидюймовых снарядов, выпущенных разом с почти пистолетной дистанции, превратили небронированый кораблик в медленно погружающиеся на дно руины, а ударившая возле погреба главного калибра торпеда обратила руины в подобие извергающегося вулкана.

Полюбовавшись результатами первого залпа и отдав команду минёрам, Дубасов побежал на левое крыло мостика, чтобы перераспределить цели для орудий левого борта. Это спасло его от попадания снаряда с «Такао», а вот Басаргину не повезло. Контузия вывела его из строя, пару офицеров задело осколками, и потрёпанные штабные унесли адмирала в лазарет. Дубасов этому только порадовался — теперь никто не мешал ему воевать по-настоящему. Вернувшись назад, он убедился, что правый борт выполнил задачу, и изрешечённый снарядами, разрываемый на части детонацией собственных боеприпасов «Такао» более не существует как нечто целое. Батарея на молу также превратилась в море огня и дыма, больше целей для правого борта не было, а вот с другой стороны ещё было во что пострелять, и капитан снова отправился на левое крыло мостика.

«Яйема» уже получил несколько попаданий и густо дымил, стоявший чуть дальше миноносец обстреливался носовыми малокалиберными орудиями, и на него наводились три шестидюймовки, но капитана в первую очередь интересовало не это. Наконец ухо уловило знакомый звук в непросматриваемой части гавани, Дубасов удовлетворённо кивнул, и принялся отдавать новые распоряжения. Хаотичный и совершенно неэффективный огонь «Азова» заставлял его только морщиться, вся надежда была исключительно на его фрегат.

Рёв бортовых залпов «Мономаха» подавлял любую волю, в панике бежали даже те из артиллеристов японских полевых батарей, кто не был ранен. Они слышали жуткое заклинание, прочитанное накануне русским капитаном, и понимали: сопротивление бесполезно, и спасение лишь в бегстве. Мирные жители Кобе, кто ещё до сих пор не покинул город, теперь тоже устремились прочь, пытаясь скорее укрыться за окружавшими порт холмами, пока вселившийся в крейсер демон убивал всё живое и разрушал неживое возле воды.

Канонерская лодка «Акаги», менее года назад переданная флоту на верфи Оногама, вернулась в родной порт для корпусного ремонта. Экипаж готовил её к постановке в док, и не обращал внимания на происходившее на берегу, будучи оторван от всех новостей. Капитан ещё не вернулся со встречи с принцем Арисугавой, куда был неожиданно вызван менее часа назад, старший помощник пропадал где-то внутри, и вахтенный матрос потихоньку задрёмывал.

Внезапно раздавшиеся орудийные выстрелы заставили его вскинуть голову и начать озираться по сторонам. Среди сгрудившихся неподалёку лодок вдруг возникло какое-то движение, оттуда вырвался паровой катер, и устремился к корме канонерки. Матрос закричал, пытаясь предупредить вахтенного офицера об идиотской попытке тарана. На катере взвился русский военно-морской флаг, он резко дал реверс, замедлился и скрылся под кормой. Через пару секунд там грохнул взрыв, взметнулся столб воды, и канонерка начала оседать кормой. Катер дал задний ход, появился на виду, лёг в крутой вираж и опять ринулся к борту японского корабля, теперь к его середине. На носу его выдвигали шест с какой-то объёмистой бочкой на конце, с кормы открыли ураганный огонь из револьверов, заставляя выскакивающих на палубу японских матросов снова прятаться внутрь корабля. Катер опять дал реверс, плавно остановился под самой канонеркой, подведя под неё шест с бочкой. Второй взрыв проломил борт и дно машинного отделения, поставив крест на борьбе за живучесть и службе «Акаги» вообще, а наглый катер устремился к воротам дока, на ходу выдвигая с носа новый шест с бочкой.

Канонерка легла на борт и затонула, унеся с собой на дно больше полусотни человек, примерно одновременно со взрывом, разрушившим ворота дока. Дубасов мог быть доволен: оружие, благодаря которому он сам когда-то стал знаменитым героем, не подвело.

Когда орудие на берегу выстрелило, и разрыв снаряда скрыл фигуру ненавистного русского принца из виду, возликовавшая японская толпа начала забрасывать стоявших на причале иностранцев камнями. Это оказалось замеченным наводчиком пятиствольной пушки Гочкисса на кормовом мостике «Мономаха», и тот выпустил в людскую гущу дюжину снарядов. Толпа, прошитая стальными болванками, бросилась врассыпную, оставляя на земле три десятка убитых и искалеченных русским железом. Наводчик удовлетворённо хмыкнул, и обратил на происходящее внимание стоявшего рядом мичмана. Тот в свою очередь отправил матроса с донесением к капитану.