Читаем Японский солдат полностью

За неделю Есимура и его друзья изменились до неузнаваемости. Поредевшие волосы и брови буквально на глазах потемнели, руки округлились. Двое пленных, которых подселили к ним в палатку, тоже поправились, правда, на работу они еще не выходили, но лежали уже меньше. Из какой они части, пока было не ясно. Один назвался старшим ефрейтором Кикути, другой - ефрейтором Каваи. Говорили они мало, глядели хмуро, но ели с таким же зверским аппетитом, как Есимура и его товарищи.

Лагерь хорошо снабжался продовольствием. Твердый, мелкозернистый австралийский рис, похожий на неочищенный, требовал большого искусства от поваров, но давали его вдоволь. Есимура и его друзья предпочитали есть рис, а не хлеб. Те же, кто находился в лагере уже более месяца, с большим удовольствием ели хлеб и пончики из пшеничной муки.

Кроме риса, давали солонину и рыбные консервы из иваси и сельди. На охранников-австралийцев, которых было всего двадцать человек, два раза в неделю из холодильника выдавали по целому барану, так что рыбные консервы у них все время оставались. Пленные, работавшие на кухне, старательно готовили еду на всех, добавляя к консервам сухие овощи, зеленый горошек, масло и сахар в количествах значительно больших, чем в японской армии, так что все, кто страдали от дистрофии, мало-помалу восстанавливали свои силы.

Прошла еще неделя, и трое друзей вышли на работу. Тадзаки пожелал пойти в кухонную команду, где его сразу же отправили колоть дрова. Есимура и Такано стали помогать в уборке территории лагеря. В одиннадцать часов утра австралийские солдаты приходили проверять работу, и к этому времени нужно было закончить уборку палаток, столовой, кухни, уборной и прачечной.

В восемь утра и в шесть вечера была поверка, на которой обычно присутствовал комендант лагеря, поручик Симоне. Когда он проходил перед выстроившимися в четыре ряда пленными, пересчитывая их, от него пахло одеколоном. Это был подтянутый краснолицый мужчина средних лет, хмурый и надменный. Пленные ни разу не видели его улыбки. Появлялся он всегда в хорошо отутюженной форме, в темных очках и длинных узких ботинках. Фуражка небрежно сдвинута набок. Пройдя с высокомерным видом перед строем пленных, он за одну-две минуты производил поверку и тут же удалялся, не проявив к ним никакого интереса.

Однако Кубо рассказал, что прежде поверка не всегда проходила так гладко. Было время, когда поручик частенько пускал в ход свой ботинок. Он не бил солдат, как это принято в японской армии, но, если замечал незастегнутую пуговицу или кое-как надвинутую шляпу, он тыкал носком ботинка в грудь или сбивал шляпу с головы. Потом фельдфебель Андерсен, обычно сопровождавший поручика, объяснил пленным, что в лагере от них требуют одного: выстроиться заранее до прихода поручика и привести одежду в порядок. По словам Кубо, поручик был побочным сыном владельца маленького завода в Брисбене. Австралийские солдаты не любили коменданта за то, что он водил к себе в казарму женщину.

Об этой женщине ходили всякие небылицы. Ежедневно десять человек из числа пленных выделялись для уборки австралийских казарм. Рассказывали, что однажды, войдя в комнату поручика, пленные увидели там обнаженную женщину. Они хотели было тут же удрать, но женщина, нисколько не смущаясь, велела им прибраться, как всегда. А один из пленных, тридцатилетний пехотный фельдфебель Сасаки, говорил даже, что видел, как поручик и эта женщина «занимались любовью».

В лагерь иногда приходили в гости к австралийцам медсестры и женщины из австралийских женских подразделений. Женщина, которая навещала поручика Симонса, была медсестрой, он познакомился с ней в госпитале. Медсестрам не разрешалось покидать госпиталь, и, если она оставалась ночевать у Симонса, рано утром ей надо было возвратиться на службу. Однако пленные, убиравшие казармы, часто видели ее у поручика даже днем. Наверно, у этой медсестры были какие-то свободные дни.

Есимура, слушая рассказ Сасаки со смешанным чувством любопытства и брезгливости, вспомнил другой случай.

Когда они только высадились на остров и сохраняли еще хорошие отношения с местным населением, Есимура подружился с молодым туземцем по имени Кайби. Кайби не раз приглашал его в свой дом и угощал тушеной свининой - любимым блюдом туземцев. Однажды Кайби рассказал ему такую историю.

Он служил в доме австралийца, хозяина кокосовой плантации. Согласно местным обычаям, жены туземцев не должны выходить из хижин, поэтому всю домашнюю работу у белых выполняют туземцы-мужчины. Хозяин и хозяйка имели обыкновение зазывать парня к себе в спальню и у него на глазах предаваться любви. Если же он пытался бежать, они находили ему какое-нибудь дело и нарочно не отпускали его. Вспоминая рассказ туземца, Есимура не мог отделаться от мысли, что и история, рассказанная Кайби, и то, что возлюбленная поручика Симонса разгуливала нагой в присутствии японских пленных, своего рода расизм, пренебрежение к цветным. Вероятно, им бы и в голову не пришло делать такое на глазах у себе подобных.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза