Дзэн-буддизм говорил о первостепенной важности передачи невыразимого «от сознания к сознанию», а не формального наследования учения. Однако это не имеет ничего общего с «духовной телепатией», как обычно представляют. В китайской дзэнской традиции передача учения «от сознания к сознанию» уподобляется двум зеркалам, отражающим друг друга, между которыми нет никакого предмета. Есть также классический дзэнский метод, известный как «встреча двух сознаний в особой сфере», которая может быть абстрактной или конкретной, но всегда символической. Однако эта практика в конце концов также стала жертвой той самой затейливости и усложненности, что отличала и доктринальные подходы.
Выражение «передача сознания через сознание» (и син дэн син) благодаря дзэн-буддизму вошло в обиходный язык: в различных искусствах так стали называть содержание, выходящее за пределы формальных структур, доступное пониманию и входящее в жизнь только через опыт сознания. Иногда оно также используется в более «вульгарном» смысле – когда речь идет о совпадении восприятия или мыслей разных людей, совпадении более точном, чем можно было бы ожидать. Изначальный же «дзэнский» смысл выражения вполне конкретен и определенен: передача дзэн от сознания к сознанию посредством объективного опыта.
Позицию христианства, против которой выступает здесь дзэнский наставник, отличает фиксация на предположении о реальности существования, причем не только в смысле содержания догмата, но и в смысле побудительного мотива догматического мышления. Буддийская метафизика не ограничивается простым разделением существования и не-существования, или реальности и не-реальности, поэтому Судзуки Сёсан не просто критикует христианский реализм с собственных философских позиций. Буддизм имеет дело с психологическими последствиями метафизических понятий, выливающихся в сформированные жизненные привычки и отношения, и критика Сёсаном наивного реализма европейского материалистического сознания направлена не только против христианства. Традиционно примерно в том же духе ставились под сомнение и положения иных азиатских философий, таких, как, например, конфуцианство.
По иронии, объяснение Судзуки Сёсаном побудительного мотива «создания Создателя» для того, чтобы справиться с тревогами, порождаемыми сознанием, по сути очень походит на позицию одного из самых известных защитников христианства XX столетия – швейцарского психоаналитика Карла Юнга. Однако, хотя Юнг и заявлял о своем несогласии с самонадеянным авторитаризмом в религии, он не сделал из собственной психологической аргументации вывода о том, что метафизические положения могут меняться точно так же, как и привычно ассоциируемые с ними психические факты.
В отличие от Юнга, дзэнский наставник Судзуки Сёсан ярко показывает, насколько отличны по своей глубинности открытое сознание буддийских наставников и закрытое догматическое сознание христианских миссионеров. Образы воробья и феникса, светлячка и луны принадлежат даосской традиции – посредством таких метафор даосы издревле критиковали приземленных, нацеленных на материальное конфуцианских политических мыслителей с их строго фиксированными системами и понятиями. Даосы придерживались гораздо более широких взглядов, нежели ригористичные и самоуверенные конфуцианцы. Именно поэтому дзэнские наставники, наследники даосской мысли, легко усматривали те же самые интеллектуальные и духовные пробелы в доктринальном христианстве, как оно проповедовалось миссионерами.
В следующей главе Сёсан вновь прибегает к традиционному буддийскому обоснованию, но на этот раз с целью защиты исконной японской религии: