Читаем Японцы «на рубежах» полностью

С начала XX века потомки самураев, окончательно утратив свою материальную базу, уступили лидерство в элитарной системе образования детям землевладельцев и выходцам из торгово-промышленных кругов. Все большее значение для получения элитарного образования приобретали деньги. Таким образом, японская школа с ее четкой градацией превратилась в базу подготовки различных слоев общества: из начальных школ выходили крестьяне и рабочие (с 1907 года было введено обязательное шестилетнее образование), средние школы готовили работников низшего звена государственного аппарата, профессиональные — провинциальных лидеров и второстепенных управляющих бизнеса. Университеты же служили подготовке высшей японской элиты — лидеров политических и деловых кругов. И в наше время из года в год статистика подтверждает, что абсолютное большинство государственного бюрократического аппарата Японии, так же как и руководящих кадров и даже среднего звена крупных предприятий, органов массовой информации, состоит из выпускников Токийского и Киотоского университетов. Основной состав всех кабинетов министров Японии при этом формируется из выпускников факультета права Токийского университета. Таким образом, лозунг «равных возможностей», предоставляемых якобы всем японцам системой образования, в очередной раз оборачивается мифом.

В результате исследования контингента учащихся Токийского университета (Тодай) были выявлены следующие факторы: 1) размеры доходов родителей студентов государственного Токийского университета за последние десять лет достигли уровня показателей крупнейших частных университетов; 2) в основном родители студентов Тодай заняты в высших сферах управления, более половины студентов — выходцы'из класса капиталистов и представителей высшего управленческого аппарата. Из этого совершенно очевидно, что судьба молодежи в Японии полностью определяется классовой принадлежностью родителей—• их занятиями и уровнем доходов. Поэтому можно сделать вывод: закрепление характера японского общества как «общества образовательного ценза», по существу, и означает закрепление его классового характера. Механизм образовательного ценза способствует дальнейшей классовой поляризации; на одном полюсе — абсолютное меньшинство имущих, на другом — абсолютное большинство трудящихся. Такие выводы подкрепляются и обозначившейся с 1975 года тенденцией сокращения коэффициента поступающих в высшие учебные заведения, что объясняется ростом расходов на обучение в вузах, удорожанием жизни, а также сокращением различия в первоначальной заработной плате в соответствии с образовательным цензом и существованием целого ряда непрестижных вузов, не обеспечивающих рабочих мест.

Так называемая «унифицированная», а по существу, переделанная по правительственному образцу система образования, которую на сей раз стремятся реализовать консерваторы, в условиях, когда страной правят силы, защищающие интересы монополистического капитала, вполне может быть орудием насаждения в души и умы молодого поколения идей милитаризма и шовинизма. Вот уже не один год в японской прессе широко обсуждается проект так называемой «третьей реформы образования». Официально целью правительственного плана является обеспечение программы изучения фундаментальных дисциплин, подготовки к выбору профессии уже в средней школе, а также перестройка всей системы высшего образования.

Первая реформа образования была проведена в 1872 году, когда в Японии была введена современная система обучения: по заявлению журнала «Тюокорон», впервые в мире в отсталой стране был взят «атакующий стиль» воспитания в духе преданности государству, в духе национализма. Целью такого воспитания была «подготовка сильных солдат богатой державы в эпоху империализма и колониализма». В головы японцев настойчиво вдалбливались идеи милитаризма, слепого доверия властям и безоговорочная вера в' божественное происхождение императора. Вторая реформа была проведена в 1945—1947 годах, когда были осуществлены некоторые демократические преобразования. Она рассматривала образование как одно из основных прав человека. Центральным понятием становилось не государство, а человек. Вплоть до наших дней эта система образования постоянно подвергается нападкам со стороны правых сил, которые с грустью вспоминают о былых временах, когда гораздо легче было обрабатывать умы «в нужном направлении».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука