Читаем Японцы «на рубежах» полностью

слепого повиновения своим эксплуататорам. В частности, одной из причин гонения на христианство в Японии было нежелание правящих сил страны допустить свободное обращение каждого к богу, что разрешает V христианская религия. Феодальная же власть в Японии в целях поддержания порядка навела в этом вопросе известные строгости: непосредственно к богу мог обращаться только сам император — «потомок бога». Феодалы поклонялись императору, вассалы — феодалам, внутри семьи все поклонялись родителям (в том числе умершим — культ предков). Триста лет назад в своих «Европейских записках» известный японский философ и политик Араи так рассуждал по этому поводу: «Если в семье может быть два объекта поклонения, то в государстве могут быть два императора, а это не способствует поддержанию порядка».

Наряду с «эмоциональностью» японцев и в тесной связи с нею Кларк указывает еще один признак, с его точки зрения, наиболее ярко характеризующий японцев,— «принцип коллективизма» (видимо, имеется в виду «групповая психология»). Кларк умалчивает, что «групповая психология» явилась естественным результатом действия не только природных условий (тайфуны, цунами, землетрясения и возникающие при этом пожары, что само по себе требует взаимопомощи, спайки людей, живущих по соседству), но также исторических особенностей — многовекового гнета феодалов.

«Групповая психология» непосредственно связана с феодальной политикой создания кланов. По мнению некоторых японских социологов, Япония до сих пор в значительной степени продолжает оставаться клановым обществом. При этом японцы определяют клан как группу, все члены которой верят в существование общих предков. Строгое следование принципу «одного, предмета поклонения» в условиях дробления общества па кланы значительно облегчало правящей верхушке Японии вплоть до революции Мэйдзи (а во многих аспектах вплоть до 1945 года) «поддерживать порядок».

В последние, годы, когда контакты японцев с представителями других народов приобрели широкие мас-- штабы, сами японцы все чаще стали обращаться к оценке своего национального характера. И это вполне понятно. Совершив скачок в разряд ведущих экономиче-i ских держав, японцы естественным образом привлекли • к себе пристальное внимание и, сопоставляя различные мнения, сами по-иному взглянули на себя. На этом фоне и появился Кларк со своей теорией. Да и не только он один. Дело в том, что в фокусе буржуазных исследований в первую очередь оказались общественные отношения, построенные якобы на отсутствии конфликтов, на «гармонии». Нетрудно догадаться, что из этого напрашивается вывод о принципиальной возможности «гармоничного» развития буржуазного общества с учетом «японского опыта». Успехи Японии в области экономики, способность быстро и эффективно использовать в производстве новейшие достижения науки и техники, умение с выгодой для себя улавливать конъюнктуру мировых рынков — все это дало повод буржуазным социологам Запада говорить о так называемой «уникальности» японцев, сердцевиной которой якобы является их «неидеологичность». В этом и состоит суть многочисленных концепций новомодного «японнзма».

Подобная постановка вопроса вызвала резкий отпор в самой Японии. Серьезные ученые не случайно уловили в ней опасную попытку противопоставить японскую нацию другим народам. Опыт каждого народа заключает в себе ценное зерно, и японцы не исключение: об этом свидетельствуют их трудолюбие, умение кооперироваться и с полной отдачей работать сообща. Однако все это отнюдь не заслуга неких специфических общественных отношений в условиях японского государственно-монополистического капитализма: такое умение японская нация выстрадала на протяжении многих сотен лет и в основном сохранила до сего времени.

Корни культуры быта и труда японцев уходят в глубь веков и в первую очередь связаны с культурой рисоводства. Посадка, уход, сбор риса эффективны лишь при участии в работах не менее 20 человек. Одна семья была не в состоянии вырастить количество риса, достаточное для того, чтобы прокормиться и, значит, выжить. Зато совместная дружная работа многих семей обеспечивала достаток и даже излишки зерна. Таким образом, рисоводство испокон веков сплачивало людей.

Горный ландшафт Японии вынуждал селиться отдельными, небольшими, прижатыми к подножью деревнями. Тесно сгруппированные домики строились из легкого материала с таким расчетом, чтобы при частых землетрясениях их обитатели не были раздавлены, а после общими усилиями всех соседей строения можно было бы тотчас восстановить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука