Всходы последней растраты не навестил, только любовался в стерео-приложении к отчёту юными деревцами, тонёхонькими стволиками и крошечными листочками. Далеко то захолустье. Нет денег на дорогу. Оставил немного... на услуги перевозчика, чьего имени не спросил, и чистую хлопковую рубаху.
А потомки? Не голодные болезные и малоумные сироты, нет. Каждый пробьёт свою лыжню. На всё воля к жизни.
Сильные голоса зябликов пробиваются сквозь отдышку. Ноги отказали. Встал. Лёг или повалился — сам не понял. На прелую опаль, изрезанную и пронзённую бесчисленными травинами. Потянуло гнилью и клейкой сластью. Распадом и возрождением. Засмотрелся на синеву, заслонённую причудливыми фракталами кленовых ладошек. Сомлел... а шаги не стихают. Шелестят и шелестят. Лёгкие шаги проницательной многоликой твари.
Облизнул залубеневшие губы. Прошептал:
— Ярь-Явор, время.
И закрыл глаза.