Ярче солнца

– Его сбила машина, когда он переходил дорогу, – она еле выговаривает эти слова. Я начинаю плакать. В голове лишь одно: хоть бы он был в больнице, хоть бы он был жив. Она обнимает меня. – Прости. Это воля случая. Ты не виновата.

– Он жив? – я поворачиваюсь к ней. Её губы тут же поджались. Я поняла правду слишком быстро, чтобы осознать её до самого конца. Я начинаю плакать в голос, не стесняясь этой женщины. Я обнимаю её крепко, будто мы знакомы были сто и один год. Нас объединяла общая беда. Общее горе.

– Он похоронен на кладбище около того самого парка. Там есть маленькое и аккуратное кладбище. Ему оно подошло.

– Я.. Сочувствую, – взрываюсь на крик я.

– Ты любила его? – она поднимает свои глаза и пристально смотрит на меня. Такими бы были глаза Арчи. Серыми. Глубокими, как свинец.

– Любила, как никого другого.

– Чертовы Ромео и Джульетта! – она встает с постели, взмывая руки вверх. Затем оборачивается. – Можешь взять тут то, что хочешь. Может, на память. Я нашла его дневник. Не думала, что он его ведет, – указала на блокнот. – И там, начиная с его 18-тилетия.. Каждая страничка о тебе. Я так злилась. Прости! – она меня обнимет. – У нас общее горе, – она уходит из комнаты. – Оставлю тебя одну.

Я еще раз осматриваюсь. На стене над кроватью висела больше всего его записей шрифтом Брайля. Я сорвала еще несколько из них и положила его в блокнот. Я смотрю на всю его комнату. Его компьютер стоит на столе. Его одежда разбросана по всему полу. Я беру футболку, что висела на стуле. Она пахнет им. Слезы вновь накатывают, не успеваю я и опомниться. Я беру её и складываю. Может, это будет странно, что я из всего взяла футболку, но она была с родным запахом. Запахом сигарет.

– Знаешь, – заходит его мать и видит мои объятия с футболкой. – Я не знала, что он курил. Я ничего о нем не знала.

– Он был самым лучшим, – я присаживаюсь на стул и осматриваю его стол. На нем стоят различные фигуры. Шар, куб, параллелепипед, многие другие.

– Он их трогал, когда я ему объясняла геометрию, – будто прочитав мои мысли, отвечает она.

– Миссис Стинсон, – я все еще плачу. Я просто не верю тому, что случилось. – Я, пожалуй, пойду. Мой номер есть у Арчи в телефоне… Был. Можете позвонить мне в любой момент, если вам потребуется помощь.

Это было бесполезно. Крема для лечения сердечных ран нет. Нет лекарств, которые помогут забыть воспоминания.

Я положила все те вещи в рюкзак, а затем пошла в парк. Включив iPod, я замечаю кое-что. На разбитом экране включена программа "музыка". И песня "The Nobodies". Боже. Эта песня. Мы слушали её в одинаковое время. В ту же секунду. Я включаю её и начинаю свой путь до кладбища, слушая.

Слеза за слезой, они падают с моих щек на асфальт. Он был так близок ко мне.

Я вхожу на кладбище. Оно, и правда, маленькое. Я замечаю могилу, у которой земля была вырыта. Я подхожу к ней. На могильной плите была фотография Арчи. Он был изображен без очков. Глаза не были заметны. Я.. Я просто падаю в изголовье. Падаю и плачу.

Эпилог

Я была дома, в Нью-Йорке. Сидела за компьютером. А рядом лежали блокнот и футболка. Отец заходил ко мне несколько раз в час. Каждый час. Он проверял меня. Иногда задавал вопросы или рассказывал то, что случилось у него.

Я смотрела на фото. На наше одно совместное фото. И, решившись, я открыла его дневник, где лежали три листа из его комнаты. Я раскрываю один из них и провожу по нему. Он продырявил некоторые из точек. Он проделывал это циркулем, наверное. Точки были маленькими. Первая буква была: «Я». Вторая: «Р». Третья: «Ч». Четвертая: «Е». «Ярче». А второе слово было..

– Солн, – провожу я по листу и проговариваю буквы. – Солнца. Ярче солнца.

Я открываю второй лист. На нем только «Я».

На третьем было тоже много написано. Я провожу по листу, закрыв глаза. Так я быстрее пойму, что написано на листе. Первое слово начиналось на «Л». Меня отвлек от изучения отец, который вновь зашел ко мне в комнату. Я поворачиваюсь в его сторону, откладывая лист.

– Ты как? – спрашивает он меня в, может, сотый раз.

– Все в порядке, – сдерживаясь, говорю я. Это была, конечно, ложь. Большая и гнусная ложь. Я никогда не буду в порядке.

– Я вижу, – он обнимает меня. – Что ты делаешь? – обращает внимание на листы и блокнот.

– Его мама, – я поджимаю губы, чтобы не заплакать. Это почти получилось, потому что слезы остановились и не начали течь по щекам. – Она отдала мне его дневник, который он, оказывается, вел. А сейчас я разбираю то, что он написал шрифтом Брайля.

Папа слегка вздергивает брови.

– Шрифт для слепых.

– Нет, я знаю. Я удивлен, что парень вел дневник, – он смеется. – Сочувствую, – он подходит и целует меня в лоб. – Я пойду в магазин. Тебе купить что-нибудь?

– Да, черешни.

Он выходит, а я продолжаю. Я беру в руки тот лист и начинаю водить по нему пальцем. «Люб»..

– Люблю.. – вновь проговариваю слово. – Люблю Нэнси.

«Я люблю Нэнси ярче солнца», – фраза целиком звучит так. Я смотрю на эти листы. На них капают слезы. Сколько же можно? Сколько еще я буду плакать?