Ярем Господень

— Конешно, всё едино, в какой обители Богу служить, а всё же… В Арзамасский Троицкий не ходи, там в особном[7] как-то нестройно. Там каждый из братии жильё, брашно[8] имеет из своего кошта — там и до греховных распрей недалеко. Благословляю тебя во Введенский, игумен там добрейший и впрямь ангельского чину. Монастырёк бедный, зато на площади городской, на украсе. Попервости будем видеться в базарные дни. Я тебе, сын, признаюсь: как останусь один ежели — тож в Введенский уйду. Тамо и будем обретаться вместе. Тамо и глаза мне закроешь… Что ещё? Земли в Введенском нет, надрыва тебе на поле не будет…

— На самом бою монастырь-от, — засомневался Иваша. — Вокруг ограды с утра до ночи суета сует…

— Да это… — Фёдор Степанович попридержал побежливого коня при спуске с луговой горушки. — Ежели укрепится в тебе духовная ограда, то все мирские напасти, все льстивые соблазны всечасно сдержит.

Сын кивал, соглашался.

На том и порешили: в Введенский Иваше.

Родитель вспомнил:

— Любомудрием я не награжден. Сходи к игумену Спасского, Афанасию. Испытает, наставит и благословит. Он меня давненько знает, нет-нет, да и видимся. Скажешь, чей ты родом. И ещё: мать излишне не терзай разговорами об уходе, ей всё это в тугу.[9] И без тово унывными охами и вздохами томится.

5.

Русичи — оратаи, ремесленники, купцы и воины создали свой обособленный, свой дивный мир, о котором в XIII веке сказалось во всеуслышание: «О светло светлая и украсно украшенная земля русская». Несмотря на все тяжкие повороты своей истории, русский человек всегда следовал велениям своей православной души, которую заботливо формовала святая Церковь Христова. В сознании русских православие принимается как чистая жизнь во Христе. В этом виделся идеал Святой Руси.

XVII век… Под началом своих духовных пастырей — это яркое время стремления большинства простого народа выстроить своё обитание на высоких основах святости православия.

Претерпев в начале века страшное бремя Смуты, вдоволь познав голод, телесные немочи, ужасы междоусобных браней, иноземного разбоя, насилия и наконец церковного раскола, многие из соотичей в городах и сёлах ожидали суровой Божьей кары за личные и мирские грехи тяжкие. Более того, ожидали кончины мира, которая, по предположениям фанатичных книжников, совпадала с 1666 годом.[10]

Всё это создавало особо тревожное напряжение в народе. В вере, в церкви духовно окормляющей, в нравственных исканиях люди хотели обречь спасение. И потому уход в монашество почитался — монашество виделось ангельским житием, приуготовлением к переходу к райской жизни после земной юдоли.

В этот XVII век в России быстро умножалось число церквей и монастырей. Если большая часть духовенства пополнялась из народных низов, то в монашество шли и дворяне, бояре, князья. Рост числа церквей и монашеских обителей хорошо виден и на примере Арзамасского уезда. За сто с небольшим лет со дня основания Арзамаса в городе и за его чертой насчитывалось 186 храмов и восемь монастырей.

… Уже прихватывало, подмораживало землю в октябре. Почернели леса за Тёшей, сумрачные поля ждали снежных покровов, на пажити с поздней отавой сиротливо стояли кой-где ещё не вывезенные стожки побуревшего сена.

Всё реже оказывало себя прощальное осеннее тепло. Далёко по утрам давали знать о себе соседние абрамовские мужики — бондари. Эвонде на дороге, почти и не видимы, а кади, бочата, что везут в Арзамас, гремят на всю округу. Торопитесь, не мешкайте люди, вот-вот рубка капусты — на посуду у многих спрос.

Родитель сидел в передке телеги, не торопил Гнедка и по обыкновению молчал. А и хорошо: подъезжали к Выездной слободе и охотно смотрелось по сторонам.

За церковью Смоленской Божией Матери Арзамас открылся широко, вольно. На высоком гребне горы, что поднялась над тихоструйной Тёшей, бросилось в глаза чёрное дубовое опоясье крепости с тремя западными башнями. Над ровной линией крепостной стены весело выглядывала маковка соборного храма во имя Воскресения Христова — дубовая клеть, верх шатром, паперти на стрелах…

Проехали насыпь, деревянный мост через речку и стали подниматься по взвозу к срединной Настасьинской башне, коя, по преданию, была названа так при закладке крепости самим Иоанном Грозным летом 1552 года, когда он шёл воевать Казань. Знать, крепко любил свою супругу Анастасию Романовну молодой царь, знать, частенько вспоминал её имечко в долгой разлуке…

Над башней — православный крест, в нише башни — тёмный лик иконы. Перекрестились.

Фёдор Степанович кивнул знакомым седоусым воротникам, и Гнедко легко вынес телегу на главную Арзамасскую площадь. Слева встала лёгкая высь соборного храма, справа, в среднем Малом остроге, стояли две церкви Николаевского женского монастыря, а напротив его, в каких-нибудь двадцати-тридцати саженях к востоку дремотными окнами гляделась маленькая церковка Введенской мужской обители.

Очередные хозяйские заботы увели родителя к купцу Масленкову, а Иваша привязал Гнедка к длинной площадной коновязи и пошагал к Спасскому через восточные Кузнечные ворота.