Яркие огни, большой город

— Ничего. Не так уж все плохо. То есть, раньше было плохо.— Ты не можешь выразить свою мысль.— Жаль, что тебе не пришлось с ней встретиться. Вы бы друг другу понравились. У нее были такие же волосы, как у тебя. Хотя дело, конечно, не в этом...

— Не знаю, что и сказать.

— Есть еще кое-что, о чем я тебе не говорил. Я был женат. Это была дурацкая ошибка, но теперь все позади. Я хотел, чтобы ты знала, если это имеет для тебя значение. Сейчас я напился. Если хочешь, я повешу трубку.

В наступившей паузе ты слышишь отдаленный глухой шум междугородной линии.

— Не надо,— говорит Викки.— Не могу сообразить, чем тебя утешить, но я тут, рядом. Мысли немного путаются.

— Я пытался забыть ее. Но, наверное, я обязан ее помнить.

— Подожди. Кого?

— Маму. О жене ты не думай. Я говорю о матери. Сегодня я вспомнил: после того как она узнала, что у нее рак, она говорила Майклу и мне...

— Майклу?

— Это мой брат. Она взяла с нас обещание, что, если боль станет нестерпимой, мы поможем ей кончить все это. У нас был рецепт на морфий, так что можно было им воспользоваться. Но потом стало совсем плохо. Я спросил ее, как быть, и она сказала, что, когда умираешь, на человеке лежит ответственность перед живыми. Меня тогда поразили ее слова. И я подумал, что на нас — ответственность перед мертвыми, я имею в виду живых. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Наверное. Хотя, честно говоря, не очень,— отвечает Викки.

— Можно я тебе завтра позвоню?

— Да, конечно. У тебя правда все в порядке?

Тебе кажется, что твои мозги вот-вот выскочат из черепной коробки. И тебе страшно.

— Все хорошо.

— Иди спать. А если не сможешь заснуть — позвони мне.

В раннем утреннем свете на фоне неба вырисовываются башни Всемирного торгового центра в конце острова. Ты разворачиваешься и идешь в верхнюю часть города. Там, где асфальт на улицах изношен, проступает булыжник. Ты думаешь о деревянных башмаках первых голландских поселенцев, ходивших по этим камням. А еще раньше на здешних пустынных тропах воины из племени алгонкинов выслеживали дичь.

Ты бредешь, сам не зная куда. Похоже, у тебя не хватит сил дойти домой. Прибавляешь шагу. Если солнечный свет застигнет тебя на улице, с тобой произойдет нечто ужасное — какая-нибудь необратимая химическая реакция.

Через несколько минут замечаешь у себя на пальцах кровь. Подносишь руку к лицу. На рубашке тоже кровь. В кармане пиджака обнаруживаешь бумажную салфетку, прикрываешь ею нос и идешь дальше, откинув голову назад.

Добравшись до Кэнел-стрит, понимаешь, что пешком тебе домой не дойти. Ты ищешь такси. Под брезентовым навесом закрытого магазинчика спит бродяга. Когда ты проходишь мимо, он поднимает голову и произносит: «Да благословит тебя Господь и да простит Он тебе твои прегрешения». Ты думаешь, что сейчас он попросит денег, но он ничего не просит. Тебе грустно, что он безмолвствует.

Заворачиваешь за угол и жалкими остатками своего обоняния улавливаешь, что где-то рядом пекут хлеб. Хотя из носа у тебя идет кровь, ты чувствуешь этот запах. Оглядываешься и видишь: в соседнем квартале грузят в машины хлеб. Человек с татуировкой на руках вытаскивает мешки с булочками на платформу. Он встал в такую рань и работает, чтобы другие люди могли купить свежий хлеб. Добродетельные люди, которые спят по ночам и на завтрак едят яйца. Сегодня воскресное утро, а скажи: когда ты ел в последний раз? В пятницу вечером. Чем ближе подходишь, тем сильнее запах хлеба. Он обволакивает тебя, как моросящий осенний дождь. Ты глубоко вдыхаешь и наполняешь им легкие. В глазах у тебя стоят слезы, ты чувствуешь такой прилив доброты и жалости ко всему миру, что останавливаешься и, не в силах устоять на ногах, хватаешься за фонарный столб.

Запах хлеба напоминает тебе вот о чем. Однажды, рано утром, ты приехал из колледжа домой. Полночи перед этим ты провел за рулем. Ты просто кожей чувствовал, что наконец дома. Когда ты вошел, кухня была полна ароматом свежего хлеба. Мама спросила, зачем ты приехал, и ты сказал: просто так. Потом ты спросил ее: «Ты что, хлеб печешь?»

А она сказала: «Учимся мыслить логически, да?» Еще она сказала, что теперь, когда сыновья покидают дом, ей нужно чем-то себя занять. А ты заявил, что покидать дом вовсе не собираешься. Потом вы разговорились, а хлеб тем временем начал подгорать. Ты помнишь еще два случая, когда мама пекла хлеб. И оба раза он подгорал. Как ты гордился тем, что твоя мать не погрязла в кухонных заботах, что она думает о других, более важных вещах. Так или иначе, она отрезала два толстых ломтя хлеба. Снаружи они немножко пригорели, но изнутри были теплыми и влажными.

Ты приближаешься к человеку с татуировкой, который грузит хлеб. Он прерывает работу и наблюдает за тобой. С ногами у тебя что-то неладно. Интересно, кровь из носу все еще идет?

— Хлеб.— Вот и все что ты ему говоришь, хотя хотел сказать гораздо больше.

— Как ты догадался? — говорит он. Этот человек, как ты полагаешь, служил в армии, и где-то за городом у него есть семья.

— Можно мне немножко? Ну, булочку?..

— Катись отсюда.