Ярмарка безумия

- Да хоть месяц живите, хоть два… Ключ - вот он. Я так и знала, что кто-нибудь приедет, сходила еще прибралась маленько, дорожку почистила.

Когда Ледников и Гланька шли к машине, она вдруг окликнула:

- Валентин, иди-ка сюда! Я тебе про газ скажу - как правильно зажигать.

- Иди заводи, - сказал Ледников Гланьке. - Я сейчас.

Нюра дождалась, когда Гланька уселась в машину, и тихо, строго сказала:

- Ты вот что, Валентин… Мне Андрей звонил… Говорит, он, когда выпивши был, сказал тебе про Николая Николаевича. Ты Гланьке-то еще не проболтал?

Ледников отрицательно покачал головой.

- Ну и хорошо, - с облегчением вздохнула Нюра. - И не говори. Не надо ей этого знать. И вообще никому больше. Виктории Алексеевне теперь только этого не хватало! А Темка, если узнает, тут же растреплет всем. Ну, ты вроде человек серьезный… Я Андрея просила, чтобы он никому не говорил, никому. Не хочу я, чтобы кто-то это про Николая Николаевича знал. Не надо это мне. Понимаешь?

Ледников кивнул.

- Ну, смотри, я на тебя надеюсь.

Когда Ледников подошел к машине, Гланька вдруг проницательно посмотрела на него.

- Ну, еще какой-то сюрприз?

Ледников даже растерялся на мгновение. Неужели знает? А вдруг Андрей и ей про Нюру рассказал - все-таки дочь… Нет, если бы знала, давно бы уже сказала.

- Ничего особенного, - отмахнулся он. - Там что-то с газом, вот и предупреждала - не устройте случайно пожар.

- Только пожара нам и не хватало! Для полного счастья, - засмеялась Гланька, трогая с места. - Уж лучше подожжем, как уезжать будем. Чтобы никому не доставалось!

- Мысль богатая, - рассеянно кивнул Ледников. - Хоть куда. Спички тебе подарить?

- Была бы мысль, а спички найдутся.

Когда подъехали к даче, Ледников внимательно оглядел дорожку, ведущую к дому, и участок. На вычищенной Нюрой дорожке не видно было ничьих свежих следов. Снег, выпавший несколько дней назад, был по-прежнему девственно чист, лишь припорошен опавшими с сосен иголками. «Ну что ж, будем надеяться… - подумал Ледников».

Странное было ощущение - словно они забрались в чужой дом, где никогда до этого не были. Внутри дача казалась, с одной стороны, непривычно просторной и словно раздвинувшейся вширь. А с другой стороны, она выглядела куда более дряхлой и ветхой, чем несколько дней назад. Это потому, что мебели мало, сообразил Ледников. Открылись темные углы, потрескавшиеся обои, пятна на полу и все другие следы былой жизни.

Гланька тоже притихла, ходила по комнатам, недоверчиво обводя их взглядом.

- Все чужое, - несколько даже растерянно сказала она. - Как будто никогда здесь не была… Даже запах не наш! Хотя вот на этом диване я спала с детства…

- Ты прямо как госпожа Раневская, - улыбнулся Ледников.

- Раневская? - не врубилась сразу Гланька. - Актриса которая?

- Раневская Любовь Андреевна… Она тоже все ходила и причитала: я здесь спала, когда была маленькая!.. Шкафик мой, столик мой!

Гланька смотрела на него по-прежнему непонимающе.

- Да не та Раневская, - засмеялся Ледников, понимая, что она уперлась мыслью в актрису Раневскую. - Не актриса, а госпожа Раневская из «Вишневого сада»… Вспомнила?

Гланька посмотрела на него с выражением изумления на лице.

- Слушай, Ледников, а ты непростой… Чехова помнишь… Ничего себе память!

- Ну да, мне остается только произнести тут прочувствованную речь, чтобы соответствовать тебе. Дорогой, многоуважаемый шкаф!.. Для полного соответствия.

- Не надо, - остановила его Гланька. - И вообще, поменьше цинизма. Циник среди нас есть, это я. А тебе положена другая роль.

- Например?

- А ты еще не догадался? Герой-любовник тебя устраивает?

- Надеюсь, обойдемся без героизма, - пробурчал Ледников. - А вот любовник куда ни шло…

Гланька вдруг звонко хлопнула себя по лбу.

- Вот черт! Про еду-то мы забыли! Свалили в багажник - и не вспомнили. А кушать уже, между прочим, хочется. И винца выпить не мешает, а, герой-любовник? Сейчас все принесу!

Глава 17 Агенс ин ребус

[17]

Трудно сказать, когда Станислав Негодин окончательно понял про себя это.

Во всяком случае, еще в школе, когда случилась история с Якубом, он уже точно знал, как в жизни будет добиваться своего. А учился он тогда в классе седьмом или восьмом. Самое важное для осознания себя время.