Ярое око

— Ойе! Доброй дороги карающим мечам Тохучара-нойона!

— Уо! Доброй дороги и вам!

Съехавшиеся, приложив ладони к сердцу, обменялись поклонами и, вперемежку прокрутившись на месте, в водовороте грив и хвостов, погнали коней к сторожевому кургану орды, где их уже встречали оглушительный плеск ладоней, визг боевых рожков и приветственный рёв опустивших оружие туменов.

* * *

...Устройство лагеря Субэдэя и Джэбэ точь-в-точь, как гипсовый слепок, повторяло порядок устройства лагеря Коренной Орды. Так же вокруг верховной высоты растянулись дозорами закованные в броню тургауды-телохранители; их зоркие глаза день и ночь наблюдали, чтобы ни одно живое существо не приближалось к юрте Совета.

Лишь те немногие, кто имел особые золотые пластинки — пайцзы — с чеканом оскаленной головы тигра, могли миновать стрелы и копья, мечи и секиры заграждений, чтобы достичь кургана с пятихвостым бунчуком.

Так же как в стане великого Чингизхана: «поодаль, в степи, широким кругом рассыпались чёрные татарские юрты и рыжие шерстяные тангутские шатры. Так же, как у “Властелина Мира”, у Субэдэя был свой личный курень, — стан тысячи избранных телохранителей — всадников на чёрных конях. В эту охрану, как было заведено, входили только сыновья знатнейших ханов и беков; из них Субэдэй, с согласия Самого, выбирал наиболее сметливых и преданных и назначал предводителями отрядов»[252].

...Да, всё было точь-в-точь, как в Коренной Орде. Только с той разницей, что всего этого под рукой Кагана было в сто раз больше: и воинов, и лошадей, и куреней, на дымах которых держался небосвод монгольского мира.

Стемнело. Всюду на равнинах, как на небесах звёзды, бессчётно вспыхивали, разгорались костры. Между юртами, как угри в садке, заскользили тени... По всему стану татар-орды полетели возбуждённые гортанные крики:

— Радуйтесь! Радуйтесь, люди Степи!

— Наш гость, прославленный Тохучар-нойон![253] Левая рука Чингизхана!

* * *

Субэдэй-багатур и Джэбэ Стрела продолжали неподвижно сидеть у костра и невозмутимо наблюдать за суматохой в лагере... Вскоре в окружении пышной свиты к подножию кургана подъехал высокий, сухопарый всадник. Он, как и Джэбэ, весь был покрыт стальными латами.

Двадцать часовых на тропе к юрте Совета один за другим повторили: «Багатур приказал пропустить!»

— Мир вам и благость вечного Неба!

— Светлый день да не минует тебя, храбрый Тохучар-нойон!

Полководцы по обычаю Степи приложили ладони к сердцам, поклонились друг другу и прошли в юрту. Но не было единства в их сердцах, и сквозь напускное спокойствие медно-жёлтых, с тяжёлыми скулами лиц проступал холод соперничества и глухой неприязни.

— Мы рады видеть тебя, — сквозь зубы процедил Субэдэй и, щурясь, осмотрел свои обгрызенные, грязные ногти.

— Зачем ты прибыл сюда? — Джэбэ испытующе вглядывался в сухое и бурое, как заветренный, вяленый кусок оленины, лицо Тохучара.

— Я прибыл от Золотого Шатра не по своей воле. Величайший приказал отыскать вас на западе и поставить мой бунчук рядом с твоим, Субэдэй.

— Хм... мы и без тебя до сих пор неплохо справлялись со всеми, кто стоял на пути наших коней...

— Это все знают, — кивнул Тохучар. На смуглом лбу, в косой морщине раздумья рыжела пыль пройденных дорог. — Я шёл по вашему следу. Развалины и обгоревшие руины городов красноречивей слов... Но сейчас я буду говорить лично с тобой, Субэдэй.

Старик поднял голову. Взгляды их на мгновение скрестились, как железо по железу, — жёстко и непримиримо.

— С меня довольно! — Жгучие глаза Джэбэ метнули чёрные молнии в сторону незваного гостя. Грудь молодого нойона высоко вздымалась, как если бы он задыхался от быстрого бега. Вскочив на ноги, не отвечая на окрик Субэдэя, он вышел прочь.

...В юрте зазвенела тетивой напряжённая тишина.

Тохучар-нойон сидел неподвижно, по-рысьи щуря жёлто-зелёные глаза. От его колючего царапающего взгляда не ускользнули ни дикие ненавидящие взоры, которыми порою обменивались вожди туменов, ни мучительная растерянность, проступившая на лицах при его появлении.

— Что это с ним? — с лукавым изумлением спросил Тохучар.

— Не догадываешься? Разве не этого ты хотел? — зло усмехнулся багатур и, кряхтя и откашливаясь, протянул правую ладонь к огню. — Стрела — бесстрашный, испытанный воин. Он не любит делиться славой ни с кем. А тут ты... Сам знаешь, едущий на чужом коне — в грязи очутится... Не хмурь брови, Тохучар, он молод и горяч.

— Я услышал тебя. Забудем. Собака лает, караван идёт.

— Зачем гы так? — осуждающе посмотрел багатур. Потом долго мял пальцами морщинистое горло, словно пропихивал застрявшее репьём слово, глядел в сторону. — Бранная речь далеко слышна... не забывай о сём. Цель Джэбэ — дойти по Последнего моря!

— Как и наша с тобой.