Ярополк

Никифор с любопытством разглядывал отрока, потом спросил:

– Каким образом ты, славянин, оказался в Хазарии?

Баян поклонился, коснувшись рукой пола.

– Меня увели в плен. И матушку мою увели.

– А где твой отец?

– В Царьград ушел…

Никифор удивился чистоте греческого языка славянина из Хазарии.

– В Царьград, говоришь… Так, значит, скоро увидишь. Но скажи, когда ты успел научиться нашей речи?

– Я учился у вещего Благомира.

– В своей земле?! – поднял брови Никифор.

– В своей.

– Славяне, оказывается, не только храбрые, но и мудрые. Знание греческого языка есть путь к свету. Я рад, что славяне любят греков.

– Греков любит княгиня Ольга, – уточнил Баян.

– Мы знаем архонтессу Ольгу, – сказал Никифор и отвел глаза.

Баяну шепнули, чтоб откланялся, но Никифор снова посмотрел на отрока.

– Будет жалко потерять такой голос. Береги себя! – Василевс вдруг снял перстень с руки и, поманив к себе Баяна, сам положил перстень в его ладонь. – Когда поешь святое, помни о василевсе. Молись о василевсе… Грехи василевсов тяжкие…

Баян поднял глаза на повелителя Византии и почему-то пожалел этого счастливого на славу человека, до того пожалел, что сердце защемило.

Баяна тронули за плечо, он поклонился, попятился, и тут, задев его линялой рясой, к василевсу подошел монах. От рясы пахло солнцем, морем и шалфеем. Монах поклонился, подал Никифору письмо и тотчас ушел.

Василевс развернул послание, прочитал:

«Богохранимый, пресветлый, любящий Бога! Знай: Провидение открыло мне, червю, что ты, великий государь, переселишься из этой жизни на третий месяц по прошествии сентября…»

Никифор окинул взором огромное пространство церкви: монаха не видно было. Усмехнулся:

– Слава Богу! До сентября дано дожить, да и там даровано два с лишним месяца…

И нахмурился: вспомнил, прибыли посланцы болгарского царя Петра. Предстояли трудные переговоры.

Тайна василиссы Феофано

Александра по дороге домой не одолела искушения. Остановилась со служанкою у лавки хазарского купца, торговавшего в портике колоннадной улицы Мессы.

Эта лавка славилась диковинными товарами и драгоценностями из далеких земель. Хазары в Константинополе перестали быть редким народом. Без разговоров о киевском архонте Сфендославе не обходилось ни одно застолье. О гибели Хазарии, страны великой, населенной воинами мужественными и грозными, рассуждали не только на мужской половине двора, но и на женской. Женщины нарочно приходили в хазарские ряды поглядеть, кого побил юный летами русский князь, и потом торопились ко дворцу василевса посмотреть стражу из руссов и славян, сравнить, кто достойнее, кто более пригож.

Хазары-юноши из племени иудеев были прекрасны белизной лица, яркостью блеска выразительных глаз, осанкою, но в простоватых на вид славянах, в грозных руссах чудилась непознанная мощь, необъятность души.

Но Александра была еще очень юной, и ей белые хазары казались небожителями.

Ее тянуло в лавку, где продавалась дивная чаша из темно-синего, до черноты, лазурита. Продавец просил очень дорого, и Александра наведывалась сюда, чтобы полюбоваться чашей и глянуть украдкою на самого торговца.

Это был не юноша с мраморным челом, с нежными губами и горящим взглядом. У иудея голова уже серебрилась удивительно благородно, глаза были огромные, черные, без блеска. В кудрявой бороде седая прядь, а усы и брови без единой искорки.

Александра показала торговцу на серебряный пояс в крупных круглых сердоликах, на позлащенную пластину серебра с такими же камнями – на грудь, на браслеты в виде серебряных змей с плоскими каменьями, неяркими, но необычными.

– Это украшения йомудов, – сказал торговец, улыбнувшись. – Неброская, но истинная красота.

– Я покупаю это.

– Благодарю, госпожа. Но думаю, вы пришли к чаше. Вам ее поставить ближе?

– Поставьте! – согласилась Александра. – Цена… не упала?

– О нет! Я решил даже немного поднять стоимость. Такая чаша должна попасть великому человеку.

– Ах, если бы мой отец был дома! – вырвалось у Александры.

– Где же ваш отец?

Дева вспыхнула:

– Он… в плену. В Сицилии.

Иудей сочувственно склонил голову:

– Я слышал об этом несчастье, постигшем Византию… Вот вам чаша. Любуйтесь. Лазурит прекрасен, но очень редок. Говорят, хотя этому я не верю, камни лазурита падают с неба на высокие недоступные горы… Я потом покажу вам одну небольшую изящную вещицу. Может быть, она утешит вас.

– О, никогда! – искренне воскликнула Александра, разглядывая чашу.

Чаша была квадратная, с узкими полями, оправленными тонкой полоской золота. Квадратное навершие, сужаясь, переходило в круглый, безупречной формы сосуд, поставленный на высокую, в виде ребристой колонны, ножку. Колонна покоилась на квадратном массивном основании.

В этой чаше было столько оттенков синего, что Александра согласилась с небесным происхождением лазурита.

Зоркие глаза девы улавливали среди синей круговерти звезды – вкрапления чистого золота. Александре казалось, что она смотрит на какое-то надзвездное, на запредельное небо.

Пока Александра любовалась чашей, торговец наслаждался красотой своей покупательницы.