Ярополк

Светлица, где стояло княжеское золотое место, была высока, просторна, напоена светом и запахом солнца.

Ольга сидела возле пустующего трона в деревянном креслице. На ней был венец великой княгини. Платье по вороту шито жемчугом, на шее золотая гривна. На руках всего один перстень, пускавший белые слепящие стрелы лучей.

Небогатый наряд, а вот ножки у княгини были обуты в красные сафьяновые чеботы. В таких византийские василевсы[21] – багрянородные – хаживают.

Положа руку на подлокотник княжеского места, княгиня, чуть сдвинув брови, вглядывалась в лицо посла. Молчание подзатянулось, и посол крикнул с досадой:

– Всем ведомо, ты – мудрая! Вот и будь мудрой.

Княгиня поднялась, повернулась к послу спиной, лицом к образу Богоматери на стене за троном, поклонилась до земли, осенила себя крестным знамением. Потом снова обернулась к послу, сказала тихо, но так, что воздух зазвенел:

– Снял бы ты шапку, христианин, перед иконой.

Иоанн вспыхнул, но шапку снял. Княгиня стояла, молчала.

Иоанн поднялся.

– Ну вот, – сказала княгиня. – Почтили мы с тобой высокое место великого князя киевского, теперь и поговорим… На русских дев хазары разохотились… Верно, русские девы красны, как солнце, белы, как лебеди… Да ведь это вы, хазары, – рабы своего великого кагана. У нас на Руси люди вольные. Война – не женское дело. В походы я не хожу. Нет у меня рабынь, людьми не торгую. Так что смилуйся, не могу исполнить волю кагана… Впрочем, одна рабыня у меня есть, дареная. Возьми ее вместо тысячи.

Княгиня взглядом позвала к себе деву, стоявшую среди служанок. Дева показалась Иоанну дивом. Как горлица совершенная.

– Берешь? – спросила княгиня. – Усладой зовут.

– Беру! – вырвалось у посла. – Для моего кендер-кагана беру… Но мы желаем тысячу.

– Вот тебе десять турьих рогов, исцеляющих от тысячи болезней. Дев твой хан пусть возьмет в землях, где люди до того любят рабов, что и сами себя продают в рабство… Служанку мою получишь при отбытии. Мне надо приданое собрать для нее.

Посол глянул на своих людей. Развернули мягкую соболью шубу.

– Это тебе, княгиня Ольга.

Поставили на середину светлицы большой короб с изюмом.

– Это твоим девам из наших садов.

Княгиня головой указала послу на икону. Поклонился.

Ушли хазары, громко топая, переговариваясь между собой. Хозяева…

В это же самое время на половине молодого князя Святослава шел веселый, нарочито шумный пир. Князь угощал своего кунака, гузского илька Юнуса, племянника ябгу, правителя гузских племен[22].

Заветы старины у гузов свои. Сыновья верховного правителя ябгу власти не наследуют. Честь племянникам.

Ильк у гузов – то же, что у руссов князь. Юнус и Святослав ждали заветного часа быть у народов своих первыми. Пока же их удел тешиться охотой.

Юнус привез в подарок кунаку соколов. Сначала с соколами устроили ловитвы, душу радовали высоким летом бойцовых птиц, беспощадным, разящим ударом живой пращи, падающей с неба на жертву. Потом ездили на вепрей. Тут уже не поглядки, сам не плошай. Вепрь зверь яростный, клыки в пол-аршина, бьет, как таран. Быстр, увертлив.

Огромный зверь ссадил князя с коня. Если бы не копье Юнуса, было бы худо. В душе Святослав радовался, что охота выдалась опасная и что не он, хозяин леса, спасал гостя – гость выручал хозяина.

Когда хмельной мед побратал гридней князя и аскеров илька, Святослав и Юнус незаметно удалились в спальные покои.

Пышная, под шелковым балдахином, постель стояла в углу. На ковре подушки, рысья шуба. Святослав, хохотнув, ткнул в сторону постели:

– Облако! А я тут сплю, – топнул по ковру. – Твердо, да нельзя упасть.

Возлегли на ковер, но Святослав тотчас поднялся, принес два меча, короткий и подлиннее.

– Этому, – показал на короткий, – мир покорился от Восточного моря до Персии, до Истра… Египет от него золотом откупался. Се меч – скифов. А се – сарматов. На ладонь всего длиннее, да за ним правда. Сарматы[23] побили скифов, ради пастбищ, ради славы. А по крови-то родня… И ныне, верю, есть сокровенное в воинском деле. Будешь знать – победишь сильнейшего.

– Хочешь, скажу заветное? – глаза у Юнуса смеялись.

– Хочу!

– Заветное да сокровенное оружие против сильнейшего и многолюдного – священная дружба. Одно дерево, пусть и очень большое, не лес. Но ты лес, когда окружен кунаками. Срубить одно дерево – дело не хитрое, а вот на лес ни топоров не хватит, ни мечей.

У Святослава глаза горели, но румянец схлынул со щек.

– Хочешь напоить коней из великой реки?

– Над великой рекой зеленый простор не мерян, коням привольная пастьба, – вздохнул Юнус.

– Тебе отдаю! Корми легконогих своих.

Юнус засмеялся:

– Я бы взял, да хазары не согласятся.

– На хазар воздвигнем нашу дружбу. Пусть ищут на земле иных глупцов, кто бы кормил их. Моя матушка щедра потчевать кагана да его алхазар. Как только придет день моей воли, поскачу на Белую Вежу, выкрашу белых в алое, собственной их кровью выкрашу! За все обиды русские, за твои обиды, кунак. Ты для них, верующих Иегове, – раб и язычник.

– Мой бог Тенгри-хан. Он – небо и свет. Мне без него нельзя, как без солнца.