Ярослав Домбровский

Через какое-то время была предпринята еще одна попытка подкупить Домбровского. На этот раз сомнительную честь эмиссара версальцев взял на себя польский эмигрант Воловский, сотрудничавший с Домбровским при организации польского легиона в Лионе. После событий 18 марта Воловский оказался среди тех, кто старался не допустить своих соотечественников к участию в борьбе на стороне Коммуны. В Париж он приехал как журналист. «Прибывши на Вандомскую площадь, где был главный штаб Домбровского, — рассказывает Воловский, — я застал его садящимся на коня. Если хочешь го мной поговорить, заявил он, то поедем со мной в Нейи — будем иметь время для разговора». Длительная беседа происходила под почти непрекращающимся огнем версальцев. Вот как описал ее Воловский:

«Мы тронулись — я в повозке, куда мне велел поместиться Домбровский, он верхом на своем коне, окруженный эскортом из шести человек. Опасности начались, как только мы выехали за Триумфальные ворота: ядра падали по обе стороны от дороги […]. Жители либо уже переселились из этой части города, либо в подвалах ожидали окончания той братоубийственной войны, которую версальское правительство осуществляло с такой жестокостью против Парижа. Помимо воли мне припомнились раздававшиеся на всю Европу громкие протесты господина Жюля Фавра[41] против предпринимавшихся пруссаками варварских обстрелов Парижа — «этой столицы цивилизованного мира, крупнейшего средоточия искусств и наук». И под звуки пролетавших время от времени снарядов, которыми засыпали город версальцы, я раздумывал над притворством человеческого рода.

Из этих раздумий меня вывел Домбровский.

— Посмотри, Бронислав, здесь ядра падают в трех шагах от нас. Ты, наверное, думаешь, что я пригласил тебя на этот разговор, чтобы мы оба уже не вернулись отсюда? Что касается моей особы, то меня снаряды не трогают: иду в самый огонь, рискую и чем больше высказываю презрения снарядам, тем больше они меня уважают. Так что и на этот раз с нами ничего не случится, если ты не прихватил с собой какого-нибудь плохого талисмана.

— Пропуск господина Пикара?![42]

— Ну, насчет него не беспокойся — осколок снаряда не посмеет повредить подписи его хозяина.

И как раз в этот момент неподалеку разорвалась граната, осколки пронеслись над нашими головами, но ни один не попал ни в нас, ни в наших спутников.

— Видишь, — сказал Домбровский, — мы здесь каждый день имеем такой праздник».

На полпути Воловский решил выпустить пробный шар.

«— Отошли немного вперед твою охрану, — попросил он, — чтобы поговорить наедине: Версаль предлагает тебе подкуп.

— Ко мне и к моей жене приходило уже достаточно таких посланцев самого разного калибра. Судя по тому упорству, с которым Тьер старается меня убрать — ибо и покушения на меня тут были, — я вижу, что наше дело в Париже обстоит не так уж плохо […]. Говорят, будто коммунары — это отбросы общества. А что ты скажешь о людях, которые прикрываются правом и справедливостью, но вместо того, чтобы атаковать и победить нас, прибегают к подлому подкупу и хотят вести войну виселицами и золотом […]? Если ты мне докажешь, что это честные средства, то я оставлю Коммуну и пойду служить Версалю…

— Ну и как? — выждав минуту, спросил меня Домбровский.

Я склонил голову, признавая, что ничего не могу возразить на его логичные рассуждения.

— Вот видишь, — сказал Домбровский, — я не такой, каким меня изображают. Ты знаешь, что я еще в Лионе хотел отказаться от общественной деятельности, но судьба привела меня в Париж. Единодушие, с которым парижане отвергают позицию Версаля, склонило меня к принятию командования над коммунарами. Пускай между членами Коммуны есть разные люди. Дело здесь не в людях, а в существе дела. Если бы я служил в армии такого преступника, как Наполеон, и получил бы генеральский чин, то меня прославили бы в Польше как человека великого […]. Так что, будь я честолюбцем, я пошел бы служить не Коммуне, а Версалю. Принял бы от версальцев самый скромный пост, а они наверняка повысили бы меня вскоре».

Подчеркивая, что сотрудничество с Коммуной является для него совершенно сознательным и единственно возможным выражением занимаемой им политической позиции, Домбровский не счел нужным скрывать от Воловского тех трудностей, которые он испытывал из-за неразберихи в высшем военном руководстве, из-за недостаточной подготовленности личного состава. Но выводы его от этого не изменялись. «Я имею все, — говорил он, — что нужно для ведения войны, недостает только морального духа. Но бойцы батальонов, которое были под огнем, очень быстро превращаются в настоящих солдат. Правда, создание батальонов идет через пень-колоду, иначе версальцы давно бы уж запели другую песенку. Знаешь ли ты, какие батальоны лучше всего идут за мной? Те, которые я водил в огонь несколько дней назад и половина которых осталась на поле боя убитыми или ранеными. Зато другая половина даст теперь изрубить себя на куски, но пойдет за мной в самое пекло. С ними я отбиваю атаки в десять раз сильнейших версальских войск».