Ярослава. Ворожея (СИ)

Баба обернулась по сторонам. Времена нынче темные, страшные. И не степняком, что Белоград взял, да, по слухам, к Камнеграду с войною идет. А другим - тем, что ближе. Мором Струпным, невесть откудова взявшимся, что ни знахарь, ни лекарь высокопрестольный не разберет, какой примочкой лечить. А ведь богов старых вспоминать запретили. Как и обряды блюсти. Да только когда людям страшно, и страх этот вовсе не людского, но животного толку выходит, запретить что-то трудно.

Вот и сама Божидара молилась Пряхе небесной, заступнице и берегине. Колосья хлебные, по полной луне собранные, в углах горницы расставляла, да травы колдовские жгла. Как старая знахарка учила, которой век уж давно вышел, чтоб бояться указов княжеских.

И ведь помогало. Жар отходил, а струпья затягивались. Нехотя, сдавая всего-то по вершку гниющей кожи. А за вершком тем возвращалась в мужика ее да дочку малую жизнь. И ведь люди знали про то, сами родичей своих так же лекуя. Оттого и суда людского не вышло.

Божидара потерла ладони друг о друга. Она-то и рукавицы теплые взяла, из дому до лавки рыбной выбираясь, а все одно на лютом морозе холодно. И почто их собрали? Народ, что сошелся к Головной Площади, таращился по сторонам, ничего не разумея.

Но тут снова протрубил рог, и глаза десятков собравшихся обернулись к высокому постаменту, на который взошел сам Князь. Правда, поднялся он после вереницы бояр, что остались по обеим сторонам трона стоять истуканами молчаливыми, а с ним - Княгиня молодая, пригожая.

Народ помнил Тура Каменного по статной фигуре да волосам русым, что спускались к плечам волнистыми прядями. По плащу пурпурному, соболями отороченному, по сбруе драгоценной. Князь-то и старше Божидары был всего на десяток зим. А вот нынче отчего-то гляделся... другим, не самим собою.

На трон опустился тяжко, будто бы и его болезнь дивная подкосила. Спину выгнул дугою: знать, и князьям во время Мора нелегко приходилось.

Божидаре свезлось стоять у самой цепи живой, в которой - лучшие воины Камнеграда, оттого и разглядеть Князя могла сама.

И Князь тот, что звался Туром, казался немолод. Болезнен даже. Тусклые, с проседью волосы тонкими пасмами свисали до плеч. Редкие. И кое-где, знать, проредились они, да вот соболиная шапка скрывала недостачу. А пасмы мокрые - видать, от выпота струпного. Лицо желтым ободом луны, а на нем - с такой же желтизной глаза. Усталые, норовящие закрыться от непосильной тяжести век. Почти бесцветные.