Ярослава. Ворожея (СИ)

Степняки становились сами не свои. Все больше вздорили меж собою. А вот намедни и вовсе беда приключилась. Сошлись в бойке. И не кто-то из молодых - старые Бахит да Кадир. Воины, верные что самому Аслану-хану, что сыну его названному.

Выросшие с молока сладкого на губах в строю, они чтили что войско, что командира своего. И поднимать саблю на брата не могли - по крайней мере, так думал Дар. Да и случись такое в вольный час, обоих бы ждало наказание. А что нынче?

Дар и не уразумел поначалу, что приключилась беда. Послышались крики да шум, а уж как степняк подоспел к воякам, так и увидал, что из плотного брюха Бахита сочится вишневого колеру жижа. И поруч - Кадир, сам растерянный да напуганный.

Речь его, бессвязная:

- То ж не я... голоса приказали. Пели на разный лад, вкладывая в руки ножичек острый. Я и очнулся, как жарко в руке стало...

Кадир был белым. Испуганным да растерянным. И наказания заслуженного ждал, склонив голову перед Даром. Но тот лишь поднял руку, приказав ему отойти в сторону. А сам кликнул Ярославу.

Унял волнение меж братьев, оглядываясь на морской народ. Да кровавый ручеек рукой остановил, пока жена его оглядывала Бахита.

И Ярослава принялась лечить. Не травами, что принесла с собою с Лесной Земли. Все больше силой. Оттого и тратила себя ворожея ежечасно, возобновляя кругом старого воина горящие символы.

У головы да сердца зажигала Бережу, знак колдовской, обережный. И Коловратом живот опоясывала, чтоб сила, с кровью утекающая, могла возвратиться назад. От начала к концу, от истока к истоку. И тогда кровь, что сочилась из раны, затихала, затворяясь в теле. И воины с белесыми волосами обступали ее, дивясь. Литавры смолкали. И Бахит держался. Дар не разумел, как, но держался.

А в промежутках между зажиганием знаков Ярослава плела наузы. Распускала подол платья - даром, что в нем лишь один колер, сизый, имелся. Да и не на травах нити те выращены были. Но ворожея разумела: если их силою верной напитать, то и колер можно обойди, руны выплетая.

И Ярослава старалась. Повязывала одну за другой наузы на запястья воинам, и те успокаивались. Дышали ровнее, словно бы не тревожило их больше ничего. И на бой литавров сизых не откликались боле.

А вот сама ворожея растворялась словно бы, иссякала. Даже фигура ее ссыхалась, истончаясь все больше в запястьях. И теперь запястья эти были больше подобны рукам небольшой девчушки, чем молодицы статной, в утробе которой - дитя.

А живот все круглел, выдаваясь из-под тулупа полной луной.