Ярослава. Ворожея (СИ)

Шагов она тоже не расслышала. Поняла только, что железная дверь отворяется, когда в темноту ворвался огонек. Слабый, квелый. Дрожащий на пальцах мужика молодого, кругом сердца которого - такая ж дыра аспидная, что и у Ворожебника. Верно, такой же, да только и не такой вовсе...

Кругом рыжего сновали разноколерные нити силы, этот же держал на себе лишь тонкие желтоколерные ленты. Значится, слабее. Оттого и отправлен к ним, чтоб волю высокую озвучить.

Мужик толкнул ногою Свята, но тот по-прежнему не приходил в себя. Стонал только час от часу. И пришедший сказал:

- Может, оно и к лучшему, что этот не дотянет...

И голос тихий, вкрадчивый. Словно бы сам себе говорит, мысли тасуя. На верные и неверные, на...

- Завтра - Суд Престольный, - охряные нити заглатываются дырой аспидной, а голос становится тише, ровнее. И взгляд замирает на Заринке: - великие бояре станут судить вас за ворожбу. А как отсудят, так и приговор вынесут.

Видно, смертный. Потому как почто судить их больше? Не учинила девка ничего дурного. Она и ворожить-то не пыталась, желая лишь одного: уйти подальше от родной земли. А та вот вернула. Она родила дитя это, она и заберет его. Коловратом жизни, коловратом силы. От истока к концу.

Заринка кивнула. Не стала реветь, не стала отпираться. Да и зачем?

Дождалась лишь, чтобы мужик покинул темное ее пристанище, и снова наклонилась к Святу. Коснулась ладонями холодными висков горячих и зашептала. И нынче шепталось ей легко, мягко. Будто бы поддалась ей наука дивная. И друг оживал на руках девкиных. Стонал поначалу а потом... слушал. Прислушивался. И когда губы шептухи скользнули по щеке, поймал их.

Испугалась?

Нет, в этот раз Заринка сама поразилась своей смелости. И тому огню, что зажегся в ней одним лишь поцелуем. Закружил-завертел. И унес с собою...

А как очнулась она от наваждения, то оказалось, что лежит в теплом кольце охотничьих рук. И сердце того стучит гулко-гулко. Жарко в объятьях егоных, только жар тот - желанный, сладкий.

- Ты прости меня, Заринка, не удержался, - горячий шепот опаляет губы. Срывает поцелуй за поцелуем, которыми девка делится с полюбком щедро. Быть может, даже слишком. Да только что с того? В кромешной тьме не видать ни румянца стыдливого, опалившего щеки, ни опущенных глаз. И, стало быть, темнота та благостная. А Свят продолжает: