Ярославль Тутаев

В облике Ильинской церкви в органическом единстве сочетаются суровая простота предшествующего столетия с живописной, декоративной асимметрией архитектуры XVII в. Перед нами прекрасно сохранившийся, совершен ный образец пятиглавого посадского храма на высоком подклете, как бы подводящий итоги творческих поисков ярославских зодчих первой половины XVII в.

Замена первоначального позакомарного покрытия четырехскатным и частичная перестройка южного Покровского придела существенно не нарушили древнего характера сооружения. Более позднее железное чешуйчатое покрытие глав, заменившее старое черепичное, было выполнено с большим художественным тактом. Прорезные подзоры и кованый крест центральной главы принадлежат к лучшим образцам ярославского художественного ремесла XVIII в. Окружающая памятник ограда 1896 г. выполнена по рисунку А. М. Павлинова.

Внутри церковь Ильи Пророка представляет собой настоящую сокровищницу древнерусского искусства. Ее необычайно нарядное убранство на много лет вперед определило широкое развитие декоративного начала в оформлении интерьеров ярославских храмов. Сразу же при входе на галерею перед зрителем открываются перспективные резные, затейливо раскрашенные порталы с коваными дверями. Вдоль стен четверика тянется нарядная изразцовая панель 1680-х гг. (илл. 33).

Главным богатством этого памятника-музея являются стенописи центрального храма, созданные в 1680–1681 гг. артелью из пятнадцати мастеров под руководством прославленных костромских изографов Гурия Никитина и Силы Савина. В работе принимали участие четыре ярославских художника во главе с Дмитрием Семеновым, имя которого поставлено третьим в общем перечне мастеров, сохранившемся на южной стене основного храма. Как повествует широкая трехрядная лента текста, рас-

положенная здесь же, на западной стене, заказчицей росписей была Улита Макарова, вдова Нифантея Скрипина. На протяжении почти трехсот лет они ни разу не были записаны и только промывались от грязи в 1902 и 1955 гг.

При входе в храм поражает богатство орнамента, написанного с каким-то неистовым темпераментом и замечательной изобретательностью. Им заполнены широкий пояс нижнего яруса стен, порталы, подоконники, а также одежды и утварь в многочисленных композициях. Обилие орнамента подчеркивает общий декоративный характер всей стенописи.

Впечатление нарядной узорчатости и сказочности фресок создается благодаря особому ритму рисунка и великолепным цветовым сочетаниям чистых, звонких красок. Глаз радует обилие золотисто-желтых, красно-коричневых, белых и теплых розоватых тонов, рядом с которыми особенно нарядны многочисленные пятна чистого голубца. Зеленовато-оливковый пейзаж создает спокойный фон и дополняет богатую красочную палитру.

Действие в сюжетах росписей развертывается параллельно плоскости стен. Лишь иногда второй план несколько раздвигает зрительные границы интерьера, нигде, однако, не нарушая его общей архитектоники. Художники умело подчинили свои композиции формам сводов, арок, простенков.

Стены основного храма разбиты на шесть ярусов росписей, из которых нижний — орнаментальный. На сводах и в двух верхних ярусах расположены крупные композиции на темы Евангелия. Следующий (третий сверху) ряд иллюстрирует книгу «Деяния апостолов».

С наибольшей силой фантазия и талант художников проявились в сюжетах, посвященных житию пророка Ильи (третий ряд снизу) и его ученика Елисея (второй ряд снизу). Как и в церкви Николы Мокрого, расписанной на семь лет раньше, здесь нет уже отдельных клейм, подобных николо-надеинским росписям. Непрерывной лентой вьется повествование, и глаз зрителя невольно следует за ним. «Чудеса» Ильи Пророка и Елисея во многом схожи: воскрешение мертвых, исцеление больных, помощь бедным. Но средневековых мастеров интересуют не сами чудеса, а обстоятельства, им сопутствующие. Детали — одежда, утварь, реже архитектура — воспроизводят окружающую художников действительность. Характерным становится обмирщение религиозной тематики.

Подробности житийных рассказов перерастают в росписях в самостоятельные декоративно-жанровые композиции. В живописном повествовании о воскрешении Елисеем сына санамитянки (на южной стене) рождение сына подробно иллюстрировано в сценах купания, ухода за матерью, хозяйственных хлопот одной из служанок. Нарядный голубец одежды матери — центральной фигуры рассказа — зрительно выделяет ее среди второстепенных персонажей, которые представлены в платьях спокойных красно-коричневых и охристых тонов.

Центром соседней композиции, изображающей смерть ребенка, стала знаменитая картина жатвы (илл. 35, 36). Золотистая рожь, мерные взмахи серпов, нарядные, цветастые одежды жнецов — все это придает особую поэзию сравнительно редкому в средневековом искусстве изображению крестьянского труда.