Ярость

Он поглядел на труп, и ладони вспотели, вернулось воспоминание минувшей ночи. Он быстро сунул руки в карман, вытер их о подкладку. Бессмысленный жест, как будто бы кто-то издали мог увидеть, что у него вспотели ладони. С изумлением он отметил у себя поведение, типичное для преступников. Он всегда считал, что те люди слабые, малоинтеллигентные, чуть ли не недоделанные. Отсюда и все их истерические, нелогичные движения, которые толкали их прямиком в тюремные камеры; для обвинения они равнялись прямому признанию в вине.

И вот, пожалуйста, в конце концов, оказывается, что и он сам мало чем от них отличается.

Шацкий вышел из дома и прищурил глаза. Солнце, правда, из-за туч не вышло, но было ясно, отраженный от снега свет слепил глаза, за многие недели привыкшие к полумраку.

У ворот в снегу стояла на коленях Агнешка Сендровская, наклонившийся муж неуклюже обнимал ее, словно пытаясь поднять. Женщина глядела в сторону Шацкого не с болью, но с упреком. Он сделал несколько шагов в ее сторону, но потом до него дошло, что ее недвижный взгляд застыл не на нем, а в разваленном доме за его спиной.

— Невозможно, — произнесла она. — Это не могло произойти здесь. Это какое-то проклятие!.. Ведь он же мертв, в этом нет никакого смысла. Это не Вика, здесь, похоже, какая-то ошибка.

— Мне весьма жаль, — произнес Шацкий.

Только теперь женщина глянула на него, и на ее лице возникла гримаса отчаяния. До нее дошло, раз прокурор был внутри, непохоже, чтобы это было ошибкой.

— Вы знаете, что произошло? — глухим голосом спросил ее муж.

Шацкий знал, что тот пытается производить впечатление более сильного мужчины, только в его глазах была беспокоящая пустота человека, готового покончить с собой. Он увидел это и понял, что Виктория вовсе не должна быть последней жертвой. Это было страшное осознание, супруг пошатнулся и чуть ли не встал на колени рядом с Сендровской. Он схватился за искривленный металлический столбик, оставшийся от ограды.

Прокурор подумал, что связь отца с приемным ребенком может быть даже сильнее, чем у матери. Материнство выковывается с нулевой даты, когда измученная сексом пара падает на подушку. И эта связь очень биологическая, древнейшая, несколько паразитическая, записанная кровью, для мужчин недоступная — и в связи с этим исключительная и таинственная. Для отца, в свою очередь, любой ребенок по-своему приемный, чужой. Независимо от того, видел ли он, как жена выпихивает из себя создание, которое, в соответствии с декларациями любимой женщины, содержит немножко и его генов, либо же вышел из детского дома, держа маленькую девочку за руку, он обязан приложить усилия, чтобы это чужое существо полюбить.

В глазах Сендровского он увидал то же самое, что сам чувствовал вчера, видя умирающую Хелену Шацкую. Мужчина потерял свою маленькую девочку и остался ни с чем. Бесцельно функционирующий организм, в котором клетки по привычке делают что-то свое, хотя от них этого уже никто и не ожидает.

— Мы не знаем, — ответил наконец Шацкий, у него было впечатление, будто бы говорит некто иной. — Следствие ведет мой коллега. Прошу прощения, я знаю, что это звучит страшно, но он должен как можно скорее поговорить с вами.

Сендровский покачал головой, после чего уставил мертвый взгляд в Шацкого. Прокурору понадобилась вся сила воли, чтобы не отступить под этим взглядом.

— Она светилась, вы знаете, — произнес он. — Трудно это определить как-то по-другому. Я знаю, что каждый родитель твердит, что его дитя единственное и неповторимое в своем роде, но, договоримся, мало к то из них такой. А вот она действительно была необыкновенной, это любой скажет. Каким же нужно быть человеком, каким дьяволом, чтобы этот свет погасить? Как такое возможно, чтобы в одном человеке накопилось столько зла?

Шацкий не отвечал.

— Поймайте его, хорошо? И не затем, чтобы справедливо наказать, справедливость в данной ситуации — это пустое слово. Но только лишь затем, чтобы я мог глянуть ему в глаза и убедиться, как выглядит зло.

Шацкий лишь покачал головой.

4

Ему удалось добраться до головного шоссе, там на момент поколебался и, наконец, вместо того, чтобы свернуть налево, в сторону Ольштына, повернул вправо, на Гетржвальд и Оструду. Проехал несколько сотен метров и, пользуясь практически никаким движением, нарушил правила, пересек двойную сплошную и заехал на станцию по противоположной стороне шоссе.

Припарковался он возле рекламы новых баварских хот-догов, сделал себе самый большой кофе в кофеварке «экспрессо» для самообслуживания, заплатил и вышел наружу. За зданием стояла пара деревянных столов с лавками, он смел рукавом снег и уселся. Бумажный стаканчик поставил прямо на заснеженную столешницу, снег вокруг стаканчика быстро растаял, все это выглядело словно анимация.

Шацкий все замечал как-то сильнее, любую деталь. Словно бы он желал насытиться, прежде чем попрощается с миром малых, смешных вещей, которых обычно мы не замечаем, поскольку слишком увлечены чем-то другим, слишком раздражены или уж слишком откладываем все на потом.