Ярость

Он увидел женщину — прекраснейшую женщину; на ней было голубое платье — но это слово вовсе не описывало его цвет. Он был глубоким, разнообразно-голубым, таким бархатистым и гладким, что мальчику до боли захотелось прикоснуться к нему. Он был слишком мал, чтобы понять утонченность покроя платья, его резкие чистые линии, его соответствие лицу женщины и ее пшенично-желтым волосам. Он увидел ее на расстоянии — и уже был полон неистового желания узнать о ней как можно больше.

Приемная мать не могла рассказать того, что ему было нужно.

— Это Кедра Уолтон. Ей сейчас, должно быть, двести — триста лет.

— Да, — годы для него ничего не значили. — Но кто она?

— О… она ведает очень многим.

— Это прощальная встреча, дорогой, — говорила тем временем женщина своему спутнику.

— Так быстро?

— Шестнадцать лет — разве это мало?

— Кедра, Кедра, иногда я хочу, чтобы наша жизнь не была такой длинной.

Она улыбнулась ему.

— Тогда мы никогда бы не встретились. Мы, бессмертные, тяготеем друг к другу. Поэтому мы и встретились.

Захария Харкер взял ее за руку. Под их террасой башня сверкала цветами карнавала.

— Опять все заново? — печально спросил он.

— А что будет, если мы останемся вместе надолго? Только представь себе — быть неразрывно связанными сотни лет!

Захария бросил на нее проницательный вопросительный взгляд.

— Суть, вероятно, в соотношениях, — сказал он. — Бессмертные не должны жить в башнях. Ограничения… чем старше становишься, тем большего простора хочется.

— Что ж… я расширяюсь.

— Башни нас ограничивают. Юноши и короткоживущие не видят окружающих их стен. Но мы, прожившие долго, видим. Нам нужно больше простора. Кедра, я начинаю бояться, что мы достигли своих пределов.

— Неужели?

— Во всяком случае, подошли к ним близко. Мы — бессмертные. Но я опасаюсь интеллектуальной смерти. Что толку в долгой жизни, если не иметь возможности применять приобретенные знания и власть? Мы начинаем топтаться на месте.

— Что же тогда? Другие планеты?

— Возможно, форпосты. Но на Марсе нам понадобятся башни. И на других больших планетах тоже. Я думаю о межзвездных перелетах.

— Это невозможно.

— Это было невозможно, когда человек пришел на Венеру. Теперь это теоретически возможно, Кедра. Но пока еще не практически. Нет символической стартовой платформы. Межзвездный корабль не может быть построен и испытан в подводной башне. Я говорю о символичности.

— Дорогой, — сказала она, — перед нами все время мира. Мы поговорим об этом снова… через пятьдесят лет.

— И до того времени я тебя не увижу?

— Конечно, ты увидишь меня, Захария. Но не больше. Это время — наш отпуск. Зато потом, когда мы снова встретимся…

Она встала. Они поцеловались. Это тоже был символический жест. Оба знали, что их пыл способен превратиться в серый пепел. И хотя они любили друг друга, они были достаточно мудры и терпеливы, чтобы подождать, пока огонь снова сможет разгореться.

Через пятьдесят лет они снова станут любовниками.

Сэм Харкер смотрел на худого серолицего человека, целеустремленно двигавшегося через толпу. На нем тоже был пестрый целлофлекс из башни. Некогда он так сильно загорел, что и столетия под водой не смогли бы скрыть этого загара. Рот его был искривлен в презрительной усмешке.

— Кто это?

— Что? Где? Не знаю. Не мешай.

Он ненавидел компромисс, заставивший его надеть целлофлекс. Но старый мундир был слишком подозрительным. Холодный, с жестким ртом, страдающий, он позволил пути нести его мимо огромного шара Земли, закрытого черным пластиковым пологом, который в каждой башне служил напоминанием о величайшем достижении человечества. Он прошел в окруженный стеной сад и протянул в зарешетченное окошко идентифицирующий диск. Вскоре его впустили в храм.

Вот он, храм Истины!

Впечатляюще. Он почувствовал уважение к технике — нет, к Логистам, окружавшим его теперь. Жрец ввел его во внутреннее помещение и указал на стул.

Вы Робин Хейл?

— Да.

— Что ж… вы собрали и сообщили нам все необходимые данные. Но нужно задать еще несколько уточняющих вопросов. Их задаст сам Логист.

Жрец вышел; внизу, в гидропонном саду, он долго бродил между растениями.

— Нужен Логист. Ждет Робин Хейл…

— …Черт возьми, — сказал тощий высокий человек, отставив лейку и почесывая нижнюю челюсть. — Мне нечего сказать бедному малому. Он конченый человек.

— Сэр!

— Спокойно. Я поговорю с ним. Идите и успокойтесь. Его бумаги готовы?

— Да, сэр.

— Хорошо. Я скоро буду. Не торопите меня.

Что-то бормоча, Логист двинулся к лифту. Вскоре он уже находился в контрольной комнате и через визор взглянул на истощенного загорелого человека, неудобно сидевшего в кресле.

— Робин Хейл, — сказал он новым глубоким голосом.

Хейл автоматически напрягся.

— Да.

— Вы бессмертный. Это значит, что вы можете прожить не менее семисот лет. Но у вас нет занятия, верно?

— Верно.

— Что случилось с вашей работой?

— А что случилось с Вольным Товариществом?