«Ярость богов»

– А вы не дадите… можно мне позвонить с вашего телефона? Буквально минутку?

– Звоните! Телефон оплачивает компания, так что я вполне могу себе позволить сделать благое дело.

Мири схватила мобильник и торопливо набрала номер.

– Cochon? Привет, как дела? Как дочки? – француженка понимающе усмехнулась. – Ты ближайшую неделю не планируешь куда-нибудь ехать? Не дальше Швейцарии? Ну и прекрасно. Я хочу вырваться на денек-другой из России. Ты не против, если я позвоню, и мы увидимся? Ну и прекрасно… Нет, мне пора, пока-пока.

Мири вернула мобильник мадмуазель, которая чуть не умерла от любопытства и даже последовала за Мири, намереваясь продолжить приятное знакомство и девичьи откровения. Но у двери их встретил злобный взгляд Рустема, Николай нетерпеливо переминался с ноги на ногу здесь же. Француженка опасливо оглядела всю компанию и быстро смешалась с толпой пассажиров.

– У тебя что, понос? – сердито спросил телохранитель, пока они на рысях неслись к нужному входу.

– Немножко, – Мири вытаращила на него невинные глаза. – У меня бывает на нервной почве.

Николай Салтыков делал вид, что спит. Хорошо, что по билетам места им достались в разных рядах, и Рустем сел рядом с девушкой. Пожалуй, ему не удалось бы провести охранника, прикрыв глаза и приняв расслабленную позу. Николай уже несколько раз ловил на себе подозрительный взгляд Рустема. Иной раз казалось, что телохранитель буквально принюхивается к нему. Хотя, что тут такого? Чем может пахнуть от человека, который только что сидел в самолете с бомбой? Страхом. Так что все нормально. Впрочем, кого он обманывает? Конечно, все совершенно ненормально. И он, Николай Салтыков, всегда гордившийся своей родовой честью, славными предками и твердыми принципами, собирается предать своего шефа, а потому не может не чувствовать отчаяния и горечи, страха и стыда.

Но кто, кроме самого Павла Генриховича, во всем виноват? Зачем он вообще влез в аферу с камнем? И никто, никто не вправе требовать, чтобы ради лояльности к работодателю он, Николай Салтыков, предал и отдал на растерзание мучителям свою кровь, единственного родного человека. Николай плотно зажмурил глаза, испугавшись, что горячая влага, которую он чувствовал под веками, прольется, и кто-нибудь увидит, как он плачет. «Салтыковы не плачут», – твердил он себе. Впрочем, может, и предкам его не всегда сладко приходилось, кто знает.

Жили-были молодые инженеры: Глеб и Дарья Салтыковы. Работали они на Московском автомобильном заводе им. Коммунистического интернационала молодежи. Во время войны завод был эвакуирован в Свердловск, а на его месте в Москве создали центр по ремонту танков. Дарья Салтыкова, которая ждала ребенка, уехала в эвакуацию, а муж ее остался чинить танки. Глеб погиб во время бомбежки, и она решила не возвращаться в город, который без него навсегда стал пустым и пугающим. Дарья родила дочку Машу, вырастила, выдала замуж. Детки у Маши случились поздно, зато замечательные детки: Настя, а через два года – Николай. Однако муж ее, Петр, пил, и скоро Маша тихо сошла в могилу, не имея желания и силы воли жить и бороться. Бабушка Дарья помогала внукам, чем могла. Привечала, кормила, рассказывала легенды о славном прошлом их рода, помогала с уроками. Но дома детям приходилось несладко: Настя готовила и убирала, Николай всегда учился только на пятерки, но отец, после смерти жены лишившийся объекта для издевательств, принялся за детей. Он придирался по любому поводу, бил их всем, что попадало под руку, а однажды ударил Николая так, что тот потерял сознание. Что случилось, пока он был в беспамятстве, мальчик не знал, но, очнувшись, увидел в доме врачей и милицию.

Сестра с белым лицом и до странности неподвижными глазами все сжимала у горла порванный ворот платья и повторяла:

– Он ударил брата, потом меня, а потом бросился к окну и прыгнул вниз. Он ударил брата, потом меня…

Дела возбуждать не стали. Соседи подтвердили, что не раз видели Петра пьяным, а детей в синяках. Бабушка забрала их к себе, они сменили фамилию отца и стали Салтыковы. Николай был счастлив. Наконец-то он мог учиться, шел домой, не страшась того, что принесет вечер, ложился спать, не прислушиваясь к шагам в коридоре, мог привести домой приятелей.

Но Настя так и не оправилась после смерти отца. Она стала тихой, замкнутой, плакала иной раз, прижавшись к Дарье. Та шептала ей что-то, говорила о том, что Бог милосерден, что он все видит и понимает… научила девочку молитве, надеясь дать ей хоть какое-то успокоение.