Яша. Глазами кота

Вот Саша наш был парень серьёзный, толковый. В школу, веришь, через тёмный лес ходил, далеко, в соседнее село. Уроки вечерами учил, книжки из школы приносил, читал, а Матрёна ругалась, что он свечку зря жжёт, а свечка денег стоит. Велела при лучине читать. А лучина она, знаешь, коптит и быстро гаснет. Умудрялся как-то Саша читать. А ещё до школы Сашу учил читать дядя Николай. Матрёна ворчала, зачем мальчишке голову забивать, на что, мол, крестьянину эти премудрости. А дядя Николай с ней не соглашался, говорил, что всякое учение когда-нибудь сгодится.

Потом школа кончилась, а Саша дальше учиться захотел. А учиться у нас было негде. Саша хотел выучиться на учителя, всё книжки читал. Только я из разговоров понял, что крестьянскому сыну трудно выучиться на учителя. На роду ему написано жить у себя на селе да землю пахать. Какая уж тут учёба, когда коровы не доены и кони не поены. Правда, коровы больше по бабьей части. Ну, да не о том речь.

И вот у них случилось что-то такое, отчего ему вдруг стало можно учиться. Случилось далеко. Не у нас в деревне, даже не в Архангельске. Сложное слово, но я запомнил – революция называется. Вроде, как там победили те, кто за крестьян заступались. Потом оказалось, что не за всех, а только за бедных. Нам-то ничего, мы были семья небогатая, одна корова да земли ровно столько, чтобы самим прокормиться, да налог уплатить. Землю ведь только на мужиков и мальчиков давали, а у нас сплошные девочки.

А вот у соседей был коров десяток, да земли больше всех, потому что у них в семье мужиков народилось много. И работали они от зари до зари. Вот их всех однажды ночью из дома повыгоняли и куда-то увезли, далеко. Ох хозяйки и плакали. Не вернулись они никогда.

А в Опалёво устроили колхоз. Это когда не сам на себя свою землю пашешь, а всё общее. Коллективное хозяйство. Земля общая, коровы общие, кони общие. К этому времени деда Матвея уже не было, в избе жили Николай с Матрёной, да Иван с Варюшкой, новой женой. И Саша.

Саша давно хотел учиться дальше. В Опалёво учиться ему было больше нечему, все книжки в школе не по разу прочитал. И как ему семнадцать лет сровнялось, собрался он и уехал. Иногда приезжал, рассказывал, как учится. Однажды даже колхозную землю помогал деревенским мерить, по науке. А потом перестал приезжать, наверное, занят был, учился много. В избе письма его читали вслух. Саша писал, что учится хорошо, потом сам стал учителем. Но к нам в деревню не вернулся, в городе остался.

Там и Иван с Варюшкой в город подались, а Николай с Матрёной остались в избе доживать. Пришли трудные времена. А когда у крестьян времена лёгкими были? Разве, когда ты молодой, весёлый, сильный, тебе всё нипочём.

Куркиёка

Яша молча слушал. Тюпа, конечно, многое в жизни повидал, куда Яше до него. Но и коту было что рассказать суседке. Это было так странно, так необычно, что он долго думал, как начать. Наконец, решился.

– Знаешь… А у нас на даче тоже живёт домовой, только он не домовой, а куркиёка. От прежних хозяев остался.

– Да ты что? Так-таки от прежних хозяев домовой? Ну и перепуталось же всё у людей по нынешним временам. Домовых теряют. Раньше-то, переселяясь, домового всегда с собой брали.

– В переноске?

– Экий ты смешной. Кто ж домовых в переносках носит. Не коты, поди. Домового с собой позвать надо. Это не просто, это уметь надо. Да и то, захочет ли. Этого, что ли, тоже забыли? А куда прежние хозяева делись? – удивился Тюпа.

– Это очень долгая история. Только он мне её не рассказывает. Куркиёка мне картинки показывает. Я его и не видел никогда, только слышал. И картинки его смотрел, как будто сны. К тому же, он по-русски не говорит. Принципиально. А я его языка не понимаю.

– Как так? – поразился Тюпа

– Ну так. Не все же люди по-русски говорят. Некоторые люди на своём языке говорят. В вентиляции в туалете было слышно, помнишь?

– У нас в туалете в вентиляции все по-русски говорят. Вчера верхняя мама говорила дочке идти зубы чистить.

– Это сейчас там мама. А раньше оттуда дяденьки кричали, совершенно непонятно. Неужели не помнишь?

– Нет. Раньше я вообще плохо соображал.

– А ещё из серого ящика у хозяев иногда поют непонятно. Музыка понятно, а слова – нет. А говорит понятно.

– Ящик непонятный, вот и поёт непонятно. Так что куркиёка?

– Куркиёка показывает мне картинки про прежних хозяев, которые жили в доме раньше, до моих. Очень сильно раньше. Сам он под крышей веранды живёт, никогда не выходит. А зимой на чердак перебирается. Только стучит в потолок в разных местах, ходит там тихонечко. Картинки его вижу, когда на веранде сплю. Не поймёшь, то ли картинки, то ли истории. Живые такие картинки.

Ещё я точно знаю, что куркиёка грустный. И когда-то давно очень на людей сердился, но не на моих. На кого-то другого. Моих он, как бы сказать… простил, что ли. Смирился. Нет, не то. Не знаю, как сказать. Притерпелся. Обиды не держит. Не то, чтобы принял как своих, нет. Но обиды не держит.

– Да что за обида-то?

– Раньше в этом доме жили другие.

– Кто другие? – испугался Тюпа. – Не люди, что ли?