Яша. Глазами кота

Чужаки содрали чистые простыни с застеленных постелей и сидели на хозяйских кроватях как на скамейках. Иногда там же и спали, не снимая одежды и не постилая белья. Они громко кричали, спорили, раскладывали какие-то бумаги по обеденному столу. Курили беспрерывно.

Они залезли в буфет и вынули оттуда всю посуду. Они забрались в погреб и вытащили и съели все хозяйские припасы. Куркиёка пришёл в ужас – что семья будет есть, когда вернётся. Но он решил с ними не бороться. Во-первых, он умел только любить, а бороться ни с кем не умел. Во-вторых, дому пришельцы вреда не наносили, а за это куркиёка был готов их терпеть, хоть и с трудом.

С одной стороны, чужие были шумные и неопрятные. С другой – между собой эти люди не ссорились, посуду не били, мебель не портили. Они много смеялись. Вечерами пели красивые песни. Они правильно топили печку, что немного оправдало их в куркиёкиных глазах. Когда один из них плюнул прямо на пол, другой, по виду главный, его за это отругал и велел убрать.

Вокруг дома во дворе чужие ставили свои грязные автомобили, такие грязные, словно они на них через болота продирались. Весь двор измочалили колёсами, безжалостно истоптали огород. Брали воду из хозяйского колодца и мыли свои автомобили, отравляя землю жирной масляной грязью.

Одни уезжали, другие приезжали, ходили по дому, брали в руки и рассматривали хозяйское добро. Иногда клали какие-то мелочи себе в карман. Однажды их главный это увидел и страшно накричал, велел вернуть.

Та зима после ухода хозяев была морозная и снежная. Сожгли всю поленницу дров, заготовленную хозяином, а когда та кончилась, срубили на дрова старую берёзу. Иногда ветер издалека приносил звуки выстрелов и взрывов. А потом пришла весна. Ранняя, ещё сугробы лежали повсюду и снег иногда валил, но дни стали длиннее, солнышко светило ярче. Если смотреть в небо из чердачного окошка, особенно когда чужие ещё спят и не галдят на весь дом по-своему, то куркиёка мог представлять, что всё хорошо, всё по-прежнему, и не было этого нашествия… Но обманывать себя получалось недолго. Ветерок приносил запах машинного масла с зелёных машин, кто-нибудь просыпался и начинал топать, греметь, кричать…

Куркиёка давно, с самого начала вторжения обосновался на чердаке. Туда чужие не заглядывали. С чердака их было плохо слышно и, главное, не видно, если лежать и смотреть в небо из чердачного окошка. Голодно было, конечно, но домовой ни единой крошки не взял бы от чужих. Он лежал себе и лежал, не замечая хода времени. Он больше ничего от жизни не хотел. Вспоминал свою семью и тех, кто жил до них, и тех, кто жил в доме ещё раньше. И тех, кто построил дом.

Чем дальше забирался в свою память куркиёка, показывая ему, Яше картинки прошлой, счастливой жизни, тем более смазанными представлялись они, как будто сквозь дымку. Эти картинки ускользали, заволакивались туманом, лица почти не различались. Отчётливым было лишь ощущение счастья, красоты природы, домашнего уюта, спокойствия, теплоты и любви этих людей далёкого и не очень далёкого прошлого. Куркиёка всё меньше прислушивался к тому, что происходит в доме, и всё глубже уходил в себя и свои воспоминания.

А в один прекрасный летний день чужаки вдруг собрали свои бумаги и вещи и уехали. Вскоре из леса вернулся одичавший кот, послонялся по комнатам, поморщился на чужой запах, помяукал, да и завалился спать в кресле-качалке. Куркиёка спустился к нему с чердака, прилёг рядом, пригрелся.

Так они и лежали, забытые и покинутые существа из бывшей жизни, в кресле-качалке, купленном хозяином на деревенской ярмарке в тот год, когда они с молодой хозяйкой ждали первенца. Хозяин любил в нём сидеть вечерами. Хозяйка укачивала детишек сидя в кресле, когда они, маленькие, бывало, плакали. Качание быстро их успокаивало. И старшая хозяйка посиживала в нём со своим вязанием. И старший хозяин. А потом и дети. Они так раскачивались, что не раз кувыркались вместе с креслом через спинку, к ужасу обеих хозяек. С годами обивка кресла поистёрлась, и старшая хозяйка связала на него удобный шерстяной чехол. И снова вся семья по очереди сидела в кресле и качалась.

За полгода пребывания в доме чужих чехол истрепался и перепачкался.

Да и вообще, дом был на себя не похож. Грязные полы, кое-как отмытая и сваленная вперемешку посуда, не застеленные кровати без подушек. Фанерка вместо выбитого стекла. Кот днём уходил в лес, а ночевать приходил домой. Ловил распоясавшихся мышей.

Новые чужие

А потом в дом въехали новые чужие – «он» и «она». Куркиёка снова спрятался на чердаке. Эти прибыли сюда жить. Привезли с собой какие-то тюки, разложили по шкафам свои тряпки. Эти не кричали. Разговаривали тихо и непонятно. «Она» растопила печку, и с кухни снова запахло едой. А «он» сразу отправился с топором в лес, привёз оттуда на чьей-то телеге несколько брёвен и стал их пилить, а затем колоть – дрова заготавливал. Куркиёка одобрил, что «он» не трогал старых берёз у дома, как это делали первые чужие.