Ящер 3

– Алло? – Это был Джек, и его голос звучал старше и умудренней. Как будто он повзрослел, а я так и остался сопливым подростком.

– Привет, Джек, – как можно беспечней откликнулся я. – Это Винсент.

Последовала длинная пауза – я слышал его дыхание, но и только. Когда прошла добрая минута, я решился продолжить:

– Послушай, я…

– Все кончено, – сказал Джек, и голос его дрожал от сдерживаемого гнева.

– Все из-за той ночи, – попытался объяснить я. – Из-за той холостяцкой пирушки…

– Все кончено, Винсент. Ты разбил ей сердце. Норин никогда этого не забудет. И я тоже. – Затем, уже мягче, словно выходя из какого-то приступа внутренней боли, Джек добавил: – Больше ей не звони. Она уже никогда не станет с тобой разговаривать.

И, будь оно все проклято, сукин сын был прав. Вплоть до сегодняшнего дня.

10

– Добрый день, Норин, – говорю я, выходя из лифта. Лицо прилично покалывает от двойной пощечины. – Классные у тебя ногти.

Норин улыбается той самой улыбкой, которую я так хорошо знал в дни минувшие – улыбкой, от которой сердце выпрыгивает у меня из груди и застревает в глотке.

– Фамильная вещь, – говорит она, сверкая дюймовыми ногтями у меня перед носом. – «На халяву», ясное дело.

Пентхаус Джека обустроен просто роскошно, массивные эркеры выходят на внутреннюю протоку и дальше – на Атлантический океан. Просачивающиеся сюда солнечные лучи подсвечивают Норин сзади, четко очерчивая ее высокое, гибкое тело.

– Классно выглядишь, – говорю я. – Годы очень мило с тобой обошлись.

– С тобой тоже, – говорит Норин, и теперь я явственно это чувствую. Мы танцуем легкий фокстрот на танцполе прошлого.

Норин, впрочем, выглядит действительно потрясающе. Ее тело в превосходной форме, кожа безупречна, волосы подстрижены по последней моде. Она всегда умела как следует заботиться о своей личине – даже в старших классах она сама шила, а кроме того, необычайно умело разглаживала неизбежные морщины, которые всегда скапливаются вокруг наших гениталий и ягодиц. Вдвойне забавно, что она проделывала то же самое и с моей личиной. Втройне – когда я все еще ту личину носил.

– Джек сейчас занят, – говорит Норин, разворачиваясь на трехдюймовых каблуках и направляясь к главному помещению пентхауса. – Его какое-то время не будет. Заходи.

Внутри околачивается немало людей Джека – они рассиживаются на диванах и наливают себе выпивку. Кто-то кивает мне и даже машет рукой. Другие активно игнорируют мое присутствие.

– Выпьешь? – спрашивает Норин, и внезапно у нее в руке оказывается бокал.

– Нет, – говорю я. – Спасибо.

Норин подходит ближе, и я вижу крупный план бокала – жидкость внутри завлекательно покачивается. Было бы так легко ее заглотить.

– Это особая смесь, – говорит Норин. – Мы ее настоем зовем…

– Я знаю, что это, – перебиваю я. – Джек мне этот настой уже показал… и я немного попробовал.

Теперь веки Норин полузакрыты – она внимательно меня изучает.

– И что? Тебе не понравилось?

– Понравилось. Очень. Пожалуйста, убери.

Норин смущена – она точно так же, как прежде, морщит носик, – и все же повинуется. Когда она возвращается, я вдруг понимаю, что пытаюсь объясниться. Насчет выпивки, насчет моего присутствия, насчет всего остального.

– Я гербаголик, – выпаливаю я. Пожалуй, слишком громко. Хотя это вряд ли меня заботит. Мои грехи – сущие цветочки по сравнению с теми преступлениями, которые большинство присутствующих здесь диносов совершило только за последние несколько лет.

– Мне очень жаль.

Я пожимаю плечами. Такой отклик вполне обычен – мало что хорошего можно сказать после того, как кто-то признается тебе в том, что бессилен справиться с собственной жизнью. Лучшая реакция, которой я до сих пор удостаивался, выразилась в вопросе: «Ara, a как наши вчера в футбол сыграли?» Однако этот отклик принадлежал Сатерленду, и это несомненно была самая разумная его фраза за многие месяцы.

– Я восстанавливаюсь. Вообще-то… – Черт, вот тут бы мне и заткнуться. – Тем вечером в Лос-Анджелесе, когда мы должны были на автобусной остановке встретиться…

Норин поднимает указательный палец и прикладывает его к моим губам.

– Нет-нет, – шепчет она. – Об этом ни слова.

– Но я просто подумал…

– Нет-нет, – повторяет Норин и направляется к большому дивану, на котором несколько людей Джека внимательно смотрят телевизор.

– Слушай, никак не пойму, – говорит один из них, которого зовут ББ. – Почему их метеорологами кличут? Ведь они же не говорят, когда тебя метеор по башке долбанет.

Невысокий парнишка с кривыми зубами и запахом детской присыпки испускает громкий смешок, но другой чувак, повзрослее, лишь качает головой:

– Этот прикол я уже слышал.

– Какой прикол?

– Да про метеорологов. Ты его стырил.

– Блин, – выражается ББ. – Ни хрена я не тырил.

– Ладно, парни, – говорит Норин, усаживаясь рядом с ББ. – А ну-ка мамочке место освободите. – Они освобождают для нее участок дивана. Затем Норин манит меня пальцем, похлопывая по совсем крошечному насесту рядом с собой. – Отчет об урагане когда-нибудь видел?

– Я видел отчеты о землетрясениях, – отвечаю я, вклиниваясь между Норин и подлокотником.