Ящик Пандоры

– Не буду, я тебя прекрасно понимаю, и если чем-то обидел – прости… Но и ты будь хорошей девочкой, знай, что только сильные отважатся любить тебя, ибо, по правде сказать, ты им в этом не помогаешь.

Но блекотания Дария насчет любви были безвозвратно смазаны литературным или каким-то другим заимствованием. Когда нечего сказать, шпарь цитатами.

Зашли в 00. Затем, не минуя еще две или три забегаловки (где было принято еще 500 гр. «Кампари» и 0,4 л. коньяка), они дошли до остановки маршрутного такси, откуда более или менее благополучно добрались до пункта назначения. А потому «более или менее», что, когда микроавтобус отъехал от остановки, из придорожного дома неожиданно выбежала молодая женщина, на которой были только трусики и браслетик на левой руке, и едва не угодила под колеса… Выскочивший из машины шофер так матерился, так кричал на чудом спасшуюся мамзель, что Дарию пришлось вмешаться. Он тоже вышел и сказал водителю несколько ласковых слов, против которых водитель так же возвел изгородь из крутого, русско-площадного мата. А девица, прижав к голым грудям руки, вскочила в подъехавший «мерседес», который хамски посигналив, удалился в сторону Риги.

Между тем на Сиреневой, куда они прибыли через десять минут, застылыми кубами нагромождались отчужденность и обреченность. Еще пару недель назад радужно глядящий в небо палисадник поник, как будто сопереживая людям, утратил свою бесподобную яркую пестроту, и даже всесильная черная смородина, словно уши побитой собаки, опустила свои листья, а девясил – этот гигант бессмысленного взращивания – спутался, переплелся, превратился в хаотический контекст беды. Скамейка была пуста, окна Медеи – темны, безжизненны, словом, заброшенный дом, в котором завелся призрак убийцы.

Они зашли в дом, и их встретила Найда. Подняв свою девичью мордочку, она вопросительно глядела на людей, да и как не глядеть, если со вчерашнего дня у нее во рту не было ни крошки. Хозяева забыли, увлеченные… Дарий насыпал ей сухого корма, после чего отправился к мольберту. На нем стояла недописанная картина, и он, ощутивший вдруг прилив вдохновения, взялся за плоскую кисть № 4 и стал крупными мазками усугублять сумрак над морем. Пандора же, несмотря на загнанность и трепку нервов (об угрызениях совести и речи нет), начала творить блины, и вскоре до ноздрей Дария донесся их сковороднический душок. Видно, масла не пожалела. Однако крупные поспешные мазки не удовлетворили художника, и он окунул кисть в баночку с ореховым маслом. Снял с мольберта неоконченный этюд и вместо него поставил портрет рыжей бестии, то бишь Конкордии. И, глядя на ее роскошные холмы, почувствовал теплоту и вместе с тем напряжение в пахах и с горечью подумал о предстоящем походе к хирургу. И еще он думал о том, как он стоял в кустах коринки, подкарауливая момент для атаки, и укорял себя за глупость. Чего не видел – того нет… А так – увидел, принял позор и теперь надо платить местью.

Блины были тонкие, сквозь них вполне можно было смотреть на солнечное затмение, и очень переслащенные. И все равно Пандора к ним подала остатки меда и баночку джема, сохранившегося с прошлого года, когда у них еще был достаток и быт протекал, как у нормальных людей. Ели молча, ибо были нагружены алкоголем, и лишь чудом можно было объяснить царившее за столом безмолвное сосуществование. И только когда он брал банку с кофе и нечаянно задел рукой сахарницу и обернул ее, Пандора, сверкнув своими аметистами, отчитала: «Проснись, ты что, не знаешь, что нельзя просыпать сахар… плохая примета…» И он опять свалял дурака: «А с чужими мужиками ебаться можно? Это хорошая примета?» И Пандора, словно проколотый воздушный шарик, лопнула и кинула в него чайной ложкой…

– Ты же обещал…

– И ты обещала быть весталкой, а что я сейчас вижу? – он стер с лица брызги сметаны с вареньем и вышел из-за стола. – Фигня все это, меня ждут Флориан и Снежная королева с Улиткой…

– Иди и подумай, как дальше будем жить.

– Душа в душу, – но, сказав это, Дарий почувствовал, как блины в нем перевернулись жирным комом, и он едва сдержался, чтобы не сблевать.

Когда после горяче-ледяного душа он уходил работать к мошеннику, в коридоре встретилась Медея.

– В среду похороны, – сказала она, и Дарию показалось, что это была речь трезвого человека. – Григориана похоронят рядом с моим Мусиком, я отдала свое место, – прослезилась.

– А где зароют Олигарха?

– Не знаю, этим занимается его бывшая жена… У него есть кому хоронить. Дочери, откуда-то приехал сын… Не мое дело, – однако в голосе Медеи равнодушия к Олигарху не проглядывало.

Дария интересовала Модеста, но, чтобы не сбивать в себе настрой на работу, он обошел эту тему, ибо душевное спокойствие – Эльдорадо, вечно живой маяк, к которому стремятся все мотыльки…