Ящик водки. Том 4

— Алик, ну что я, не отличу своих от иностранцев? У них же на удивление чужой вид. И вот они кругом… Не продохнуть. Это похоже на парижскую ситуацию. В каждый свой приезд туда видишь, что негров стало еще больше. Думаешь, дальше некуда, а смотришь через полгода — а их стало еще больше. Снова приезжаешь — их еще и еще больше… И это лично меня совершенно не радует. И вот когда ты говорил, что китайцы работящие, и надо их больше к нам завезти, и они будут поднимать нашу экономику, то я кивал — помнишь?

— Да .

— Но с того времени прошло, дорогой, два года.

— Ну.

— И сегодня по прошествии этого исторически ничтожно малого периода — двух лет — я уже немного в другом свете вижу эту ситуацию. Я уже вижу в китайских ресторанах в Москве — тех, что они для себя построили, — я вижу презрительное отношение к белым. Я себя там чувствую нацменьшинством. Уже! Когда их в Москве еще и миллиона нет!

— А почему они должны уважительно относиться к русским, которые им трудовую конкуренцию проигрывают?

— Ничего себе! Понаехали к нам тут…

— Почему — к нам? Земля — она общая…

— А мне неприятно, что китайские официантки собирают дань с русских официанток в китайских ресторанах Москвы, а когда русские в свою очередь от китайцев пытаются получить денег по той же схеме, те их посылают.

— Ну так мы же за конкуренцию с тобой? Или как?

— За конкуренцию где? В чем?

— Везде. Во всем. Везде должна быть конкуренция, это есть основа прогресса.

— Ну, так я дома-то не ввожу конкуренцию.

— В каком смысле?

— Ну вот ты сам дома — царь, бог и воинский начальник.

— Ну.

— А вдруг найдется человек умнее тебя, красивее…

— Тогда моя жена меня бросит и уйдет к нему — вот и все.

— Ну да, он постучится в дверь, ты откроешь, он скажет: я хочу у вас устроить конкуренцию, поскольку я самый умный и красивый. Ты, наверно, ему скажешь: иди, братец, по холодку. И на охрану наложишь взыскание — зачем его пропустила.

— Ну, на самом деле я так не поступлю, это с моей стороны будет глупый поступок. По той простой причине, что моя жена может с ним встречаться вне дома.

— Ну, поступок, может, и глупый. Но лично я, к примеру, не подписывался совершать только умные поступки.

— Ха-ха! Но нельзя отношения в экономике сравнивать со взаимоотношениями в семье.

— Почему? Семья — это твой народ… Другого у тебя нет. Вот и все.

— Когда речь идет о моем доме, это частная собственность. Священная. А когда речь идет о государстве, то это довольно условная вещь — что мое, что не мое. Ты же сам говорил, что Россия не за-се-ле-на.

— Да .

— Она занимает седьмую часть суши, ее, эту часть, обустроить не может, проложить дорог, построить городов, заселить ее, наконец. Если б не большевики, русских бы было 400 миллионов.

— Я допускаю, что часть территории надо отдать людям, которые будут реально работать. И пусть они на этом куске живут. Под нашим мудрым руководством и контролем. А не так, чтоб они на нас косо смотрели и не пускали нас в свои кабаки, как вон японцы, к примеру, наглеют. Зачем же чужих себе на голову сажать! Японцы, у них там есть особые бани и публичные дома, куда белых не пускают. Принципиально. Помню случай, как в баню не пускали одного американца. Жену его, японку, пустили. И одну дочку, которая в маму. А вторую, которая в папу, не пустили — хотя она по-японски лопочет безупречно и метрика у нее японская. Но харя у нее не косоглазая. Ну ладно, японцы так у себя дома изгаляются. А китайцы — уже у нас дома. Выгода китайцев во взятии Чечни в аренду теперь тебе, надеюсь, понятна. Теперь объясню тебе нашу выгоду. Она в том, что китайцы будут с чеченами на ходу решать вопросы и даже не станут спрашивать, как тех зовут. Понимаешь, если они своих на площади Тяньаньмэнь подавили танками и ни один мускул не дрогнул на их лице… Студентов подавили! Казалось бы, студенты — это лучшее, что есть в нации. Молодые, чистые… Так китайцы их раздавили, и нация это схавала не поперхнувшись. Наши бы, кстати, обосрались бы.

— Да ладно! Тоже постреляли немало…