Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

– Фридрих Карлович, я хочу расстаться с коллекцией и архивом Николая Львовича… Подождите! Не перебивайте меня! – она нетерпеливым жестом остановила пылкие возражения, готовые сорваться с уст Белецкого. – Мне тяжело это говорить, но я хочу, чтобы вы меня поняли. Всё это для меня не имеет иной ценности, кроме как память об Николае Львовиче. В этих бумагах и предметах для меня сохранялась частица его души. Я могла прикоснуться к ним и знать, что он тоже их касался. Но это неправильно, голубчик! Ведь память, она в сердце, а в этих вещах его труд, его наследие. Он делал это для науки, для тех, кто так же, как он, увлечен и стремится познавать. Разве же не эгоизм с моей стороны хранить всё это под замком из-за одной лишь женской слабости? Так продолжаться не должно, я решила передать архив и коллекцию географическому обществу. Я уж даже и письмо написала Константину Павловичу с просьбой приехать. Я назначу его куратором наследия Николая Львовича.

Теперь уже Белецкий не смотрел на свою собеседницу. Гневаться за это решение он на неё не мог, да и в глубине души считал правильным, давно назревшим, но сердце его разрывалось от мысли, что вместе с архивом он утратит зыбкую связь со своим покровителем, которого до сих пор боготворил и почитал как родного отца.

– Вы это из-за трагедии с Яшмовым Ульгенем решили? – не то спросил, не то констатировал он глухим, внезапно охрипшим голосом.

Александра Михайловна задумалась.

– Право и не знаю, что вам сказать. Это несчастье, скорее, укрепило меня в моём решении. Я уже давно его приняла.

– Если вы все решили, какого же совета вы хотите от меня?

– Ах, Фридрих Карлович, я не знаю, как всё это сказать детям! – она прижала руки к груди, в глазах её блеснули слезы.

У Белецкого совсем перехватило горло, и, прежде чем ответить, он был вынужден глотнуть чая.

– Александра Михайловна, – начал он, стараясь говорить как можно мягче, – они вас поймут. Они уже взрослые и глубоко уважают вас.

– Но это будет для них удар! Они так любили отца, так свято чтили память о нём! Я не хочу расстраивать Софи, когда она так счастлива и готовится к свадьбе! Я боюсь за Митеньку! Он и без того подавлен! Но я должна это сделать и сделать это сейчас! Второй раз у меня не хватит ни решимости, ни сил!

Белецкий помолчал, прислушиваясь к голосу разума и велению сердца, и наконец ответил твердо и уверено:

– Софья Николаевна и Дмитрий Николаевич вас поймут и поддержат. Да и шаг этот для них ещё более важен, чем для вас. Не пристало им быть хранителями реликвий. Это участь для одиноких стариков, а не для молодых людей. Но сами они этого шага сделать не посмеют. Освободите их. С Софьей Николаевной поговорите сами, а с Дмитрием Николаевичем поговорю я.

Руднева посмотрела на Белецкого с такой бесконечной благодарностью во взгляде, что у того сжалось сердце. Он подошёл к ней, взял её руки в свои.

– Вы самая сильная и благородная женщина на свете! – произнес он с несвойственной для себя пылкостью.

Александра Михайловна порывисто поднялась, прильнула к Белецкому и разразилась слезами.

Белецкий оказался прав: Рудневы-младшие решение матери поддержали, хотя и переживали из-за него каждый по-своему: Софи проплакала целую ночь, а Митенька ещё больше замкнулся на своем рисовании.

Через неделю в Милюково приехал Невольский. Он был предельно корректен, но деловит. Затягивать передачу архива и коллекции смыла он не видел.

– Любезнейшая Александра Михайловна, все хлопоты я на себя возьму. Архивариусы все опишут, все аккуратно упакуем и в хранилище перевезём. Не за чем вам здесь при этом присутствовать. Что вам, голубушка, душу надрывать? Я же все понимаю, не просто вам со всем этим расстаться. Но пора вам, душа моя, отпустить Николая Львовича.

Однако Александра Михайловна все никак не могла решиться на отъезд. Она постоянно искала для себя какое-нибудь занятие в архиве: то лично желала упаковать какие-нибудь артефакты, то вдруг вспоминала, что хотела ещё раз просмотреть какие-то бумаги. Невольский, конечно, понимал, что все эти предлоги надуманны, и мягко, но настойчиво, шаг за шагом отстранял Рудневу от архива. Он неизменно сопровождал все её активности, всячески стараясь перехватить инициативу и продемонстрировать Александре Михайловне свою полную компетентность и абсолютное участие. Днями напролет эти двое не выходили из архива.

Наконец день отъезда был назначен. Дети и Белецкий всячески отвлекали Александру Михайловну сборами и ближайшим планами по приезду в Москву. Накануне отъезда Руднева заявила, что хочет забрать с собой в Москву журналы из последний экспедиции, поскольку за все одиннадцать лет, минувших с трагической гибели мужа, так ни разу и не решилась прочитать их. Идея эта, конечно, никому не понравилась, но возражать никто не посмел. Чтобы хоть как-то остановить болезненную суету Александры Михайловны, Невольский предложил посвятить вечер игре в театральные шарады. Не то чтобы настроение обитателей Милюкова располагало к салонным играм, но все охотно согласились, лишь бы занять себя и Рудневу чем-то кроме разговоров об архиве.