Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

После вечернего чая все разошлись, чтобы переодеться в вечернее и через полчаса встретиться на террасе, где, по причине дивной погоды, решили развлекаться до ужина.

Однако в назначенное время на месте оказалось только трое: Белецкий, Митенька и Невольский.

Константин Павлович явился, когда первые двое раскладывали на столе театральный реквизит: шали, веера, парики, маски и рапиры.

– Я смотрю, господа, у вас все готово! – он нацепил маску Арлекина и продолжил писклявым фальцетом: – А где же трепетная Изабелла и несравненная Коломбина, без них свет солнца меркнет?

– Матушка во флигель ушла, – ответил Митенька, схватил одну из рапир и, подражая браваде Скарамуша, наставил её на Невольского. – О трепещите, сударь, вас неминуемо пораженье ждёт! – продекламировал он.

Невольский отшатнулся.

– Во флигеле?! Как во флигеле?! – воскликнул он.

Белецкий, единственный не поддавшийся лицедейству, покачал головой:

– Сказала, что хочет немного посидеть в кабинете Николая Львовича перед отъездом. Софья Николаевна за ней пошла. Не переживайте, Константин Павлович, завтра всё это безумие закончится.

Невольский и в правду был крайне расстроен. Он отбросил маску, всплеснул руками, теперь уже не театрально, а вполне искренне, но прежде, чем он успел что-то сказать, томную вечернюю тишину разорвал истошный крик: «Горит! Пожар! Помогите!» Крики раздавались со стороны флигеля.

Невольский схватился за сердце, а Белецкий с Митенькой сорвались с места и кинулись через заросли сирени.

Чтобы добежать до флигеля, им потребовалось не более пары минут. К тому времени пожар охватил весь второй этаж. Из окон валил дым, кое-где прорывались языки пламени. Огонь безжалостно пожирал старое деревянное строение.

Вокруг флигеля метались люди. Кто-то орал: «Воду! Воду тащите! И топоры!» Однако пожар нарастал с такой быстротой, что флигель уже, очевидно, ничего не могло спасти.

Белецкий схватил за грудки одного из мужиков:

– Софья Николаевна где?! Александра Михайловна?!

Мужик заголосил:

– У-у! Барыня с дочкой та-ама! Го-оре-то какое-е!

Белецкий с Митенькой кинулись к сбитой с петель двери флигеля. Из темного проема валил дым. Белецкий выхватил из чьих-то рук мешковину, прикрыл ей голову и ринулся внутрь горевшего здания. Митенька, задержав дыхание, последовал за ним, прикрывшись сорванным с себя пиджаком.

Просторный зал первого этажа был весь в дыму. Сверху полыхала резная галерея второго этажа, на которую вела массивная дубовая лестница. Огонь стремительно распространялся, перекидываясь на потолочные балки и тяжелые портьеры.

Белецкий бросился вверх по лестнице. Митенька старался от него не отставать, но ему уже не хватало воздуха. Молодой человек судорожно вдохнул, горло и легкие обожгло едкой гарью. Согнувшись пополам от разрывающего грудь кашля, Митенька был вынужден остановиться на первых ступенях. Белецкий за это время успел добежать до верха.

Тут раздался треск. Дубовые балки, поддерживающие галерею, полыхая, полетели вниз. Лестница обвалилась.

Митенька оказался на полу среди горящих обломков. В нескольких шагах от него неподвижно лежал Белецкий. Отбросив пиджак, от которого в этом аду уже не было никакого прока, задыхаясь и кашляя, Митенька кинулся к своему наставнику. Он перекинул руку Белецкого себе через плечо, обхватил его и, проседая под тяжестью бесчувственного тела, потащил к двери. Тут рухнула ещё одна балка, и проход оказался закрыт.

Митенька оглянулся. Единственным путём к спасению оставалось огромное французское окно, чтобы добраться до него, нужно было преодолеть всего каких-нибудь три сажени. Вокруг продолжали валиться огненные обломки. Того гляди должна была обрушиться крыша.

В паре шагов от окна Митенька споткнулся и упал, но теперь спасение казалось совсем близким. С трудом поднявшись на ноги, он понял, что снова взвалить на себя Белецкого у него не хватит сил. Митенька схватил наставника под мышки и оставшееся расстояние до окна проволок по полу.

У французского окна на манер английских гостиных стоял изящный декоративный столик с фарфоровыми статуэтками и массивной медной масляной лампой с круглым, желтоватым, похожим на луну плафоном.

Митенька схватил тяжелую лампу и из последних сил замахнулся, чтобы разбить ей стекло, но кинуть не успел. Сверху на него полетел, сбивая с ног, огненный полог горящей портьеры. Тяжёлый бархат выбил лампу из руки упавшего молодого человека, масло выплеснулось ему на рукав и моментально загорелось, но боли Митенька уже не почувствовал.

Глава 9.

Жизнь возвращалась к Митеньке с трудом. Он то ненадолго приходил в себя, не в силах понять, где он и что с ним произошло, то вновь проваливался в черную бездну забытья. Иногда в его зыбкое сознание врывались какие-то голоса и лица, оставаясь для него неразличимыми и неузнанными. Единственным, что в этом мороке оставалось ярким и чётким, была боль, яростная, почти нестерпимая, не отпускающая его в минуты просветления ни на мгновенье.

Наконец сознание к нему вернулось.