Ясные дали

Я взглянул вдоль палубы, и точно кто-то невидимый сильно толкнул меня в грудь, где сердце. Я отшатнулся: к нам шла Лена Стогова в белом кителе и капитанской белой фуражке. Голос Лены, как лесное эхо, донесся откуда-то из далеких, забытых лет:

— Димка, милый! Как хорошо, что ты приехал! Спасибо… Ну, здравствуй! — Она поцеловала меня в щеку. Потом протянула руку Ирине и назвала себя: — Стогова. Вот мы и встретились…

Мы обогнули носовую часть палубы и сели на скамеечку. Лена сняла фуражку и положила ее рядом с собой. Пепельные волосы, скрученные на затылке в тугой пучок, высокий лоб, вызывающий взгляд, родимое пятнышко на шее, лукавинка в уголках губ — прежняя смелая Лена, командир наш! Только стала она взрослее и красивее, да что-то неуловимо женственное, сдержанно-радостное таилось в ее движениях, в голосе…

— Вот ты какой, Дима Ракитин… Как часто я вспоминала тебя… Как хотела видеть! Вчера в Горьком я смотрела тебя в кино. Я чуть не закричала на весь зал, когда ты появился — глазам не верилось. — Она повернулась ко мне, изумленная: — Как же ты вдруг переменил курс?.. Впрочем, это на тебя похоже. Мне понравилось, как ты играешь.

Я опустил глаза: не верил в комплименты, даже в искренние. Я поспешил перевести разговор:

— А ты все-таки добилась своего, Лена?

— Как видишь.

— Тебе идет капитанская форма, — заметил я. — Ты счастлива?

Лена глядела затуманенными глазами на проплывающий мимо берег. Под глинистым обрывом стоял мальчик в красной рубашонке и стрелял из лука по направлению к пароходу, стрелы падали в воду под кручей. Трактор вытягивал из реки привязанное тросом бревно, оно оставляло за собой борозду. За деревней потянулись холмы с выжженной травой и редкими кустами.

— На такой вопрос и не ответишь, — уклончиво сказала Лена. — Бывает, что профессия кажется привлекательной, даже романтичной больше со стороны. Мы все время как бы стиснуты двумя берегами. Что делается за горой, не видно. Весной прощаешься с землей — и до глубокой осени. Театр, кино — урывками. В общем отрываешься потихонечку от жизни. Но главная беда — быт. Он у нас не устроен. Конструкторы пароходов сами живут в квартирах, с удобствами, а для нас, членов судовой команды, проектируют каюты в виде собачьих конурок, где удобнее всего находиться лежа. И то не всегда. — Она почему-то взглянула на Ирину и засмеялась. — Недавно пришел новый пароход… Капитан у нас громадного роста, почти два метра, а койка в каюте этого парохода — метр восемьдесят сантиметров. Как тут жить? Даже лежа нельзя. Скандал! Пришлось для ног прорубать специальный люк… Анекдот!

— Ты, кажется, жалуешься, командир? — улыбнулся я.

— Нет, я не жалуюсь, — сказала она просто. — Если отбросить мелочи, неурядицы, останется в неприкосновенности основное: любовь к Волге, к пароходу, к товарищам… Ты спросил, счастлива ли я? — Лена помедлила, повела на меня взглядом и рассмеялась. — Мы с Саней поженились… Сегодня отметим это немаловажное событие в нашей биографии… — Она мельком взглянула на часы, надела фуражку и встала. — Простите, я оставлю вас. — И ушла, высокая, стройная…

Ирина проводила ее долгим взыскательным взглядом, ревниво пожала плечами:

— Хороша. Удивительно: из какой-то глуши, из ФЗУ — и такая девушка… — Она поднесла к глазам бинокль.

Гряда холмов, изгибаясь, отдалялась в синеву, открывая заливные луга в кустах тальника, а через несколько километров подступала вплотную к реке, и над головой грозно нависали отвесные кручи с голыми рыжими лбинами, проступавшими сквозь густые заросли. Изредка горы прерывались, будто рассеченные надвое могучим ударом, и в промежутке между склонами виднелись домики селений. Жадные мартыны на ломанно-острых крыльях падали вниз, касались воды и опять взмывали. Вдоль палубы с нежным свистом проносился ветер: был он настолько свежим и чистым, что казался сладким.

Пароход причалил к пристани. Я видел, как Лена, сбежав по трапу, остановилась возле группы грузчиков, поздоровалась. Плечистые парни заулыбались ей в ответ — видимо, хорошо знали ее. Лена что-то сказала им, и парни, взойдя на пароход, стали выкатывать на дебаркадер громадные, увесистые бочки, понесли ящики, мешки. Лена отмечала что-то в книжечке, изредка отвечая на остроты грузчиков.

4

Вечером мы сошлись в крошечной каюте Лены Стоговой. Обильно заставленный угощениями стол выглядел празднично, но праздника не получилось. Какая-то неловкость сковывала нас, принужденность; шутки не удавались, остроты не получали отклика. Ирина Тайнинская, всегда такая оживленная, остроумная, чувствовала себя лишней здесь и молчала. Вина за это отчуждение лежала на мне, я это хорошо знал.