Ясный берег

лодумал Коростелев, идя к директорской двери, обитой

черной клеенкой.— Аккуратист».

Данилов встал ему навстречу. На нем был

офицерский китель без погон, такой чистый и свежий, словяо

только вчера выдали Данилову новое обмундирование.

Лицо и голова у Данилова атласно выбриты.

— Садитесь. Как доехали?

Коростелев сел в прохладное клеенчатое кресло.

— Как дела?

— Убираем'зерновые. Кирпича заканчиваем восьмую

сотню тысяч. Вот, захватил полный отчет.

— Отчет вещь полезная,— сказал Данилов,

перелистав бумаги, поданные Коростелевым,— но недостаточно

подробная. Как люди, настроение людей?

— Настроение было тревожное, боялись, что дожди

помешают уборке.

— А сейчас?

— Взбодрились. Коллектив у нас крепкий.

— Это хорошо,— сказал Данилов,— что еы

своевременно управились с сеном. Не управься еы своевременно,

большая беда была бы для совхоза. Трест отметил вас

в приказе, вы получили выписку?

— Да. Выписок получаем много.

— Бумажное руководство?

— А что, Иван Егорыч? За полгода к нам из треста

хоть бы одна душа заглянула.

— Плохо, конечно. Но учтите, что аппарат треста до

сих пор не укомплектован как следует. Министерство

обещает, но пока что никого не видать. А у нас есть

совхозы, где приходится сидеть невылазно, чуть ли не

самому за грабли браться, чтобы навести хоть какой

порядок. В «Долинке» вовсе завалили сеноуборку... Ваш

совхоз, сравнительно с другими, в блестящем состоянии.

«Нет,— подумал Коростелев,— не будет разговора об

Аспазии».

— Но все же никакой ценой, товарищ Коростелев,

не покупается право на преступление.

Коростелев дернулся всем телом, сжал подлокотники

кресла:

— Вон какая формулировка?

— А как иначе велите формулировать, если директор

по своему усмотрению раздает доверенное ему

государственное имущество?

— Как это — раздает? — повысил голос

Коростелев.— Один случай был, и то при чрезвычайных

обстоятельствах.

— Знаю обстоятельства. Три раза прочел вашу

докладную записку вдоль и поперек. Хотел вычитать что-

либо, что оправдало бы ваш поступок перед законом.

— И ничего не вычитали?

— Ничего.

Данилов сидел в кресле, как статуя"; широченные его

плечи были развернуты, как в строю.

— Так-тзки решительно ничего не вычитали?

— Вычитал, что сердце у вас доброе и что человек вы

широкий. Для хозяйственника этого недостаточно.

От раздражения у Коростелева сперло дыхание.

— Потому что вы не фронтовик,— сказал он.— Вы,

говорят, всю войну замполитом проездили в санитар-

ном поезде. А фронт надо глазами повидать, чтобы

понять, почем фунт лиха и что такое тот партизанский

колхоз.

Данилов принял упрек — не дрогнули чугунные плечи;

только покраснел слегка.

— И вы считаете, что без вашей щедрости

партизанский колхоз не выйдет из затруднений? Никто не

печется о колхозе, один товарищ Коростелев, дай ему бог

здоровья...

И Коростелев покраснел,— даже лоб у него стал

тёмнокрасным.

— Гречка говорит...

— А мне безразлично, что там говорит Гречка. Он и

в другие наши совхозы заезжал; да не вышло дело —

отказали... Вы знаете, какую помощь оказывает

государство освобожденным районам? Я вам цифры покажу:

сколько туда завезено скота, инвентаря,

стройматериалов. Гигантские масштабы восстановления иначе как

плановым порядком немыслимо осуществить. А ваша

благотворительность липовая. Никому не нужна и ничего

не решает. Не говоря уже о том, что здесь

преступление, за которое следовало бы исключить из партии. И

вас и Гречку.

У Коростелева в глазах помутилось; пот большими

каплями выступил на висках. Исключить из партии!

Нет, он, кажется, сказал «следо-вало бы». Бы. Да-да, он

сказал — «бы»...

— Вы знали о том, что распределение скота идет

централизованно, через Племзаготскот? Знали, что за

народное имущество, вам доверенное, вы головой

отвечаете? Знали, что у нас социалистическое хозяйство, а

не частная лавочка?

Данилов спрашивал тихим голосом, жестко двигая

тонкими губами маленького рта. Поблескивал золотой

зуб...

— В воинских рекомендациях отмечается ваша

дисциплинированность. Решили, что если война кончена, то

дисциплину по боку?.. Должен вам сказать, что вы на

волоске висели, товарищ Коростелев, с того самого дня.

Сильно чесались у меня руки — снять вас, что

называется, с треском, чтобы другим неповадно было.

Потом подумал: дай погляжу, как он выдержит летний

сезон. Обеспечит совхоз кормами, заложит фундамент

для дальнейшего развития — прощу за Аспазию, не буду

ставить вопрос о снятии...

Коростелев вынул платок и вытер лицо.

— Но разговор в партийных инстанциях должен все

же состояться. Я не допущу, чтобы в моем тресте

разбазаривали племенной скот.

Коростелев слушал, машинально водя платком по

щекам и по шее...

Данилов глянул внимательно, лицо его смягчилось.

— Соображать надо,— помолчав, сказал он другим

тоном, с досадливым сожалением.— Не взыскать

с вас — другие тоже начнут раздавать направо и налево.

Чувствительных-то сердец много. Ведь уже по всем

совхозам звон пошел. Шуточки — дочь Брильянтовой.

Брильянтовая записана во всесоюзную книгу

высокопродуктивных животных. Целая литература о ней

существует, и о потомках ее, и о предках. Не читали, небось?

Возьмите, поинтересуйтесь, в тресте есть... И вот что мне