Ясный берег

что свалял дурака. Я только говорю, что для первого

раза можно бы и помягче.

— Нельзя тебя, Митя, помягче. У тебя такой

характер— тебя надо бить побольней. Иначе ты почешешься

и сразу забудешь. Тебя всю жизнь будут очень больно

бить, уж я вижу.

— Спасибо за доброе предсказание,— сказал он

уныло.

И мать родная против него. И мать родная говорит:

«тебя надо побольней». Утихни, Коростелев, пей молоко.

Утром чуть свет он верхом уехал на третью ферму,

велев Тосе быть наготове: как только Данилов соберется —

везти его на станцию.

На третьей ферме веяли семевную пшеницу. Работали

две веялки и триер. Веялки стояли на чистом, добела

выметенном току, а триер — в закрытом помещении. Из-под

триера семена относились в закрома. Женщины,

работавшие на веялках, особо старательно и любовно собирали

зерно и насыпали его в мешки. Коростелев заглянул в

закрома и залюбовался чистым, крупным, светлым

зерном. Да, подумалось ему, вот о-пять посеем, и опять

заколосятся хлеба на полях, — новый круг, вечный круг

жизни... Он пересыпал в пальцах тяжелые семена и не

слышал, как кто-то вошел в зернохранилище. Оглянулся,

когда мужская рука тронула его плечо.

Бекишев.

— Любуетесь?

Коростелев поздоровался сдержанно.

— Не знаете, — спросил он, — уехал Данилов?

— Уехал. Вас спрашивал.

— Что ему надо?

— Так, хотел проститься. Привет передавал.

Коростелев только шмыгнул носом. Сначала >выго>во'р,

потом привет. Тактика...

Ему было неприятно, что Бекишев приехал вслед за

ним. «Должен бы понять, что у меня за настроение.

Может, мне одному хочется побыть». Он отвечал Бекишеву

коротко, разговаривал с другими людьми, не обращая на

него внимания. Но Бекишев как бы не замечал этого,

держался просто, спокойно и дружелюбно, и постепенно

Коростелев смягчился. А к середине дня с удовольствием

думал, что вот Бекишев не оставил его в тяжелом

настроении и тактично показывает ему свою дружбу.

«Хороший парень Бекишев»,— думал Коростелав,

когда, объехав поля, где уже пахали под зябь, они верхами

возвращались с фермы.

Ехали по жнивью, напрямик, и выехали к речке. В

лицо им пахнуло сладостной влажной прохладой.

— Не искупаемся? — спросил Бекишев.

— Можно...

Привязали лошадей и разделись в тени под ивами. На

речке в этот час было нелюдно, только метров на сто

повыше прыгала и плескалась в воде стайка голых

коричневых мальчишек.

Коростелев сбежал с берега, нырнул, вынырнул и

поплыл красивым кролем. Бекишев плыл на спине,

блаженно зажмурив глаза.

— Ах... хорошо!—сказал он.

Выходя на берег, чувствовали во всем теле свежесть,

бодрость, могучий бег крови. Коростелем лег ничком на

песок.

— Хорошо! — повторил Бекишев.

— Каждый бы день раза два так окунуться,—сказал

Короетелев, прижавшись щекой к песку, — никакого

курорта не -надо.

— Я каждый день купаюсь.

— Не понимаю, — сказал Короетелев.

— Чего не понимаете?

— Как это вы ухитряетесь каждый день. Я с утра как

закручусь — только тогда и опомнюсь, когда все люди

спать полегли. Иной раз подумаешь: эх, сбегать бы на

речку! — и ни черта времени не выкроишь.

— Вот — выкроили же, — улыбнулся Бекишев,

одеваясь.

В белой рубашке с засученными выше локтей

рукавами, коренастый, сильный, он сидел рядом с Коростеле-

вым, выбирал, не глядя, из песка маленькие круглые

ракушки и бросал их в воду, в какую-то ему одному

видимую мишень.

— Не знаю, — сказал Короетелев нехотя, — живу я

как будто правильно....

— Это вам кажется, — сказал Бекишев и,

нацелившись, бросил ракушку.

— По-вашему — неправильно живу?

— Абсолютно неправильно.

— Это почему же?

— Даже искупаться времени нехватает. Что же тут

правильного? Ну, купанье — полбеды, мелочь; а вот то,

что вы не учитесь, это уже совсем неправильно и даже

преступно.

Эта мысль не раз приходила Коростелеву в голову, она

была тревожная, он гнал ее. «Когда мне! — думал он. —

Вот наладятся дела, тогда буду учиться».

И сейчас он сказал:

— Пока не приведем совхоз в цветущее состояние, мне

учиться некогда. Данилов говорил, зимой курсы какие-то

будут в области для директоров совхозов,— значит,

съезжу, поучусь. А что касается купанья и (прочего, то я

сколько раз, еще даже когда пионером был, составлял

режим дня, и моментально этот режим летел кувырком,

не знаю почему.

— Вы уверены, — спросил Бекишев, внимательно

дослушав до конца, — что вам удастся привести совхоз в

цветущее состояние, не учась систематически и всерьез?

Жизнь идет вперед — не боитесь отстать?

— А наша практика? — возразил Коростеле©,

поднимаясь с живостью. — Практику вы ни во что не считаете?

— Не верю в теорию без практики,—сказал

Бекишев. — Не .верю в практику без теории. Через пять лет

вы не сможете руководить совхозом. Даже раньше: через

два-три года. — После каждой фразы он быстрым и

резким движением бросал ракушку. — Через десять лет

-почувствуете себя балластом. Те самые люди, которыми

вы сейчас руководите, опередят вас. И ничто вам тогда

не поможет — ни боевые заслуги, «и практические

знания, ни то, что вас любят,— да, вас любят, полюбили...

очень хорошо относятся... но, все равно, отставания не

простят.

— А время-то, время!—закричал Коростелев.— Где

я его возьму, ведь сутки-то мне никто не удлинит!

И тут Бекишев рассердился — в первый раз. Словно