Ясный берег

туча нашла на его лицо, и взгляд стал жестким.

— Не хочу уговар.ивать, будто вы маленький, —

сказал он холодно, не глядя на Коростелева. — Ребяческая

увертка. Вы ее придумали, чтобы перед самим собой

оправдаться. А тут просто лень, обыкновенная

мальчишеская лень, вот как школьнику не хочется учить уроки...

Поехали.

«Он прав, и .нечем крыть, — думал Коростелев,

одеваясь.— Надо, надо учиться! — думал он, едучи вдоль

берега рядом с Бекишевым.— В этом году, кажется, уже

поздно подавать заявление; но в будущем подам...

обязательно! А то — в само-м деле, отстанешь, безнадежно

отстанешь, пропадешь!..»

Летом жизнь становится уже совершенно лучезарной.

Летом человек купается в речке, потом вылезает на

берег, чтобы обваляться в горячем песке, как котлета в

сухарях, и тут же из песка строит крепости и города,

потом опять лезет в воду, и вслед за ним ныряют с берега

длинноногие лягушки, а на кончике ветки садит, задре-

, мав, вся в солнце, золотая стрекоза и чуть-чуть

покачивается вместе с веткой.

Летом роща, которая зимой так далеко, оказывается

расположенной совсем близко от дома; Сережа ходит

туда каждый же&ь. Это первое лето, что мама разрешала

ему ходить в рощу с мальчиками, без взрослых. А как

без взрослых хорошо, если бы они знали!

Летом не надо зашнуровывать и расшнуровывать

ботинки (никчемное занятие, придуманное на страданье

людям) и вообще тратить время на одеванье и разде-

ванье: бегаешь в трусиках, й только вечером мама кртз-

чит с крыльца:

— Сережа, где ты? Иди надень рубашку, уже свежо!

И каждый день щедро дарит нежданные открытия и

радости.

Самая большая сережина радость этим летом —

галка.

Галку принес Васька. Она была желторотая, летать не

умела, ходила с трудом, припадая к полу и волоча хвост.

— Где ты ее нашел?—спросил Сережа.

— У нас в саду, на земле,—ответил Васька. — Из

гнезда выпала.

— А почему ты не положил ее обратно в гнездо?

— На ней не написано, из которого она гнезда. Там га-

лочьих гнезд до черта. Не в то гнездо положишь, они ее

до смерти забьют.

Галка открыла клюв и крикнула: «кар!»

— Есть хочет, — сказал Васька.

Сережа ножиком раскопал землю под сиреневым

кустом, нашел несколько дождевых червей и дал галке.

Она проглотила их, давясь от жадности, и заорала еще

громче: «кар! кар!»

— Подари мне ее, — сказал Сережа.

— А что за нее дашь? — спросил Васька.

— Я не знаю,— грустно сказал Сережа, чувствуя, что

сейчас Васька его ограбит.

— Ладно, сговоримся, — сказал Васька, не придумав

сразу, какую бы цену положить за галку. — Ты ее,

главное дело, корми хорошенько, то издохнет. Они,

воронье, ненасытные.

Он ушел, а черная, 'взъерошенная, орущая и вертящая,

головой птица осталась у Сережи.

Кот Зайка, разбуженный ее -крик-ом, вышел,

потягиваясь, на террасу и осторожно принюхался.

— Не смей! —закричал на него Сережа. — Не смей ее

трогать! Я тебе дам!

— Ох, Сережа,— сказала Марьяна,— и нажил же ты

себе хлопот...

Теперь Сережа с утра до вечера был занят работой:

копал землю и добывал червей для галки. Галка жила

в его комнате, в коробке от кубиков, выложенной внутри

мягкими тряпочками и ватой. Целый день ее

требовательные крики разносились по дому. Время от времени

нужно было ее поить: она задирала голову и разевала

клюв, и Сережа лил ей в рот воду из чайной ложки.

Дверь и окно приходилось охранять, чтобы Зайка ие

забрался в комнату.

— Отвратительная птица! — сказал Иконников.—

Удивляюсь, Марьяна Федоровна, как вы позволяете.

А как не позволить, если Сережа привязался к этой

птице?

— Галя-Галя! — кричал он со двора, неся ей червей

в игрушечном ведерке, и галка отзывалась из комнаты

неистовым: «кар!»

Он кормил ее и приговаривал:

— Бедная! Голодная! Ну, ешь, ешь, Галя-Галя-Галя!

Так он приучил ее к кличке.

Прошло недели две, и галка отказалась сидеть в

коробке. Она потребовала, чтобы ее выпустили на воздух.

Сережа отворил дверь. Вертя голо-вой, поблескивая

бусинками глаз, галка перебралась через порог, перешла

столовую и вышла на террасу. Там под стулом, развалясь,

спал Зайка. Он открыл глаз и посмотрел на галку...

Галка, выпятив грудь, подошла к нему, каркнула и ударила

его клювом в глаз — Зайка едва успел зажмуриться... Он

сел и некоторое время наблюдал за галкой; потом,

видимо, решив, что лучше не связываться, угрюмо и

обиженно удалился в комнаты.

Галка росла. Деловитой походкой, переваливаясь и

подскакивая, она ходила по дому и по двору. Сама

копалась под кустами сирени — искала червей. За обедом

взлетала на стол и выхватывала из тарелок макароны и

капусту. И Зайка и собака „Букет боялись ее: она

взлетала им на голову и больно клевала в темя. У кур

поднимался переполох, когда галка приближалась к

ним,

Она воровала блестящие вещи: исчезали чайные

ложки, пропали маленькие марьянины ножницы. Не сразу

догадались, что искать их надо в галкиной «коробке

(спала она попрежнему у Сережи, в коробке от кубшшв).

Тетя Паша боялась снять очки: только положит их на

стол или на подоконник — глядь, галка уже подбирается

к ним, бочкОхМ, вприпрыжку, нацелившись вороватым

глазом.

— Ее нужно посадить в клетку! — сказал Иконников.

Но никто с ним не согласился: в этом доме никогда не

держали птиц в клетках.