Ясон

– Нет, Михаил Яковлевич, это не мелочь! Мы с вами представляем государственную тайную службу. Мы придумали Трест. Но что такое Трест? Несколько случайных маразматиков-монархистов, доставшихся нам в наследство от Якушева, и вдобавок два десятка кадровых сотрудников ОГПУ. Нам нечего предъявить врангелевцам в качестве низовых организаций Треста. Им надоедает видеть одни и те же наши лица. А теперь представьте: человек из ничего на ровном месте создал сеть контрреволюционных организаций! Практически, готовый самодеятельный Трест. Да, цели у него были мелкие, но какой организаторский талант! И то, что он когда-то создал, нам нужно бережно подобрать и использовать. И его самого надо непременно использовать. При правильном подходе он будет для нас полезнее многих кадровых чекистов.

– А не устроить ли нам ему турне по его прежним кормовым полянам? С нашим сопровождением и надлежащим подтверждением его первоначальных слов?

– Именно этим я просил бы заняться вас, Михаил Яковлевич! Проработайте с ним маршруты, по которым мы впоследствии будем возить всех прибывающих контролеров Треста. Начните с Киева…

***

Репетиция в просторном кабинете продолжалась уже более часа. В конце концов Блендер закрыл лицо ладонями в полном отчаянии:

– Нет, нет, нет! Нет, Мишенька, как хотите, но так я не могу вас выпустить на мой бенефис!

– Товарищ, Блендер, не забывайтесь! Я все-таки ваш начальник! – огрызнулся Луговой.

– Товарищ начальник! Вы же совсем не чувствуете партнера! – Блендер уже освоился в новой роли сотрудника и ни капли не боялся Лугового. – Вот прежний Мишенька был хорошим партнером, и сборы с нашего спектакля это подтвердили со всей очевидностью.

– После того вашего спектакля вы загремели прямо в ЧК!

– Ничего вы не понимаете, товарищ начальник! После моего успешного, – Блендер выделил последнее слово, – успешного спектакля меня заметили истинные ценители и пригласили в театр высшего класса. А вам в этом театре играть только «Кушать подано!».

– Андрей Соломонович, еще раз подскажите, как надо, – Луговой был сконфужен.

– Говори все это просто, свободно, руками не руби воздуха и в самой страсти соблюдай меру и умеренность, да и не переслащивай! Так делай, чтобы слова соответствовали действию, а действие словам. Будь верным зеркалом природы. Поймите, это же театр! Только в случае провала, вас не просто освищут, а по-настоящему побьют, и может быть даже ногами! – Луговой опустил голову, а Блендер уже возвышался над ним, всем своим видом показывая, кто здесь настоящий начальник. – Вы действительно прочли «Мещанина во дворянстве», как я вам вчера велел?

– Прочел, – вздохнул Луговой.

– Поймите, в сущности, мы с вами играем последний акт этой пьесы, где господин Журден принимает у себя сына турецкого султана. Помните?

– Помню…

– Турок сейчас – это вы, а не я. Я только ваш переводчик с турецкого. Ваша задача – важно молчать и надувать щеки. Иногда важно произносить непонятные слова. Господин Журден – коллективный господин Журден – это наша публика, которую мы соберем в нашем турне. Они готовы быть обмануты и в глубине души даже мечтают об этом. И это нам на руку, этим надо пользоваться! Но горе вам, если вы обманете их в их ожиданиях! Они сделают с вами такое, что сказать противно. Вы это понимаете?

– Понимаю, – тяжело вздохнул Луговой.

– Я – ваш переводчик – посредник между вами и публикой. А вы должны быть для них недосягаемы, как вершина Монблана. Понятно?

– Монблан вообще-то досягаем… – попробовал было поспорить Луговой.

– А вы должны быть недосягаемы! – попытка переворота была решительно пресечена Блендером в зародыше.

– Понятно…

– Что вам понятно?! – Блендер с тоской поглядел на Лугового, – Вот прежний Мишенька меня понимал с полуслова… Как приятно было работать с таким партнером!

– Я постараюсь, Андрей Соломонович, давайте поработаем еще!

– Будь верным зеркалом природы, представь добродетель в ее истинных чертах… Идите и будьте готовы! А лучше попросите ваше начальство вас заменить. Вот Александр Александрович – тот ваш важный генерал, который со мной беседовал… Вот у него есть фактура для роли Турка… С ним в качестве партнера я согласен на гастроли. Все, как договаривались: Киев, Харьков, Екатеринославль, Одесса, Бобруйск, Смоленск…

Парсеваль

«Пусть никто не воздаст мне чести такой! Не приму я!

Даже любого сдержу, кто сможет на это решиться.»

Москва. Декабрь 1924 года

Писатель, сидя за столом в ожидании обеда, оживленно размахивал вилкой:

– Люба, представляешь, у новых культурных вождей возникла очередная идея: как бы нам приспособить лучшие образцы мировой культуры на службу пролетариату и заставить звучать их в правильном ключе. Дон Кихот теперь будет борец за права трудового испанского пролетариата, он защищает угнетенный класс и освобождает узников королевских тюрем. Мне поручили проработать замысел.