Ястреб на перчатке

Маг бросил раздраженный взгляд на карету. Белая карета – цвет символизировал честность и беспристрастность суда. На дверцах герб Камоэнса – три белые луны на синем фоне пятиугольного щита. Эмблема королевского суда.

Гийом усмехнулся.

Нелепейшее сочетание: белое на синем и снова на белом. Привычка людей придавать цветам особое значение давно уже не раздражала моложавого чародея с глазами старика – слишком многое он повидал на своем веку. Скорее смешила.

Маг мог бы ждать графа Кардеса в карете, но предпочел мерзнуть на ветру. Ему очень хотелось увидеть лицо графа в первые мгновения после того, как его выведут из камеры. Это может много сказать о человеке.

Маг не ошибся в своих ожиданиях. Де Вега шел прямо, отстраняясь от стражи. Лицо его хоть и было бледным, но взгляд по-прежнему горел. Сломать молодого графа тюрьмой не удалось.

– Здравствуй, Гийом, – удивленно поприветствовал мага де Вега. – Не поверишь, но я рад тебя видеть!

– Верю, Риккардо, не поверишь, но верю, – с печалью в голосе ответил ему маг. – Присаживайся, Хорхе ждет нас.

Их странная приязнь друг к другу зародилась в тот день, когда маг принимал капитуляцию мятежников на залитых кровью лугах под Ведьминым лесом.

За день до этого он убил всех до единого друзей графа Кардеса. Без злости и ненависти, исполняя приказ короля. Это было работой Гийома.

Но они подружились. Потому что только усталый маг в праздновавшем «злую победу»[11] королевском стане проявил участие и понимание к черному от бессонницы графу Кардесу, последнему из пяти. Просто зашел с кувшином вина в палатку, где держали пленного, налил себе и ему и спросил:

– Почему?

Граф не ответил.

– Я хочу знать почему? – повторил маг. – Почему и зачем такой умный человек, как ты, ввязался в такую дурость, как этот бунт? Кто ты, Риккардо де Вега, граф Кардес – прозванный трусом сын великого отца? Я хочу это знать, для себя.

И сын великого отца заговорил, потому что нуждался в том, чтобы выплеснуть эмоции, он внутренне почувствовал, что может доверять убийце друзей. Этому странному боевому магу, что вступился за него сегодня.

Гийом отогнал воспоминания.

– Прошу в карету, мой граф. – Он чуть поклонился и на манер слуги распахнул дверцу. Внутри никого не было. Король знал – Гийому не нужны помощники. Риккардо ему не опасен.

– Ты слишком весел, Гийом. С чего бы это? – зло поинтересовался де Вега.

– Нельзя быть хмурым, Риккардо, даже в этот день. Судьба любит веселых. Смейся всегда и над ней и над людьми, даже если зубы сводит от боли.

Граф ничего ему не ответил. Залез внутрь кареты и молча уселся посередине.

– Раздвинь занавеси на дверцах, я хочу посмотреть на город, – попросил де Вега, когда они въехали в Мендору.

– Ты увидишь только тупые злобные лица, жаждущие твоей смерти – для них это еще одно развлечение, услышишь оскорбительные крики, не стоит, поверь мне снова. Я знаю.

– Спасибо за предупреждение, но я хочу в последний раз полюбоваться Мендорой. Люди? Что они перед вечностью? Перед смертью? Я не буду их видеть и слышать.

– Не торопись умирать, Риккардо.

Маг раздернул тяжелые портьеры, по традиции в карете правосудия не было стекла, и в нее сразу же ворвался ветер, разметавший длинные, давно не стриженные кудри Риккардо и отступивший перед короткой шевелюрой мага.

Путь кареты лежал во дворец. Гийом знал: сегодня он полон людей. Тысячи дворян пришли сюда увидеть суд и услышать королевскую волю.

– Мы прибыли, – сказал маг, когда карета остановилась.

Они вышли. Де Вега был тут же взят под конвой гвардейцами. Маг кивнул лейтенанту, командовавшему эскортом. Это был его давний знакомый – Блас Феррейра.

На эскорт были устремлены сотни ненавидящих глаз. В первых рядах, обступивших коричневую[12] дорожку, раскатанную по ступеням, много дворян из Вильены и Саттины, их легко отличить по траурным лентам на одежде, в основном женщины и старики. Рыцарство этих провинций пострадало особенно сильно.

Де Вега повинен в гибели их родственников: братьев, мужей, отцов. На берегу широкой Дайки и под Ведьминым лесом о пехоту графа Кардеса, словно о скалы, разбивались волны рыцарской конницы. Гордые кабальеро гибли от рук вчерашних вилланов. Строй и дисциплина победили доблесть.

Граф поднимался по ступеням дворца в сопровождении гвардейцев. Гийом шел чуть впереди, чувствуя ненависть и злобу, исходящую от красивых, разодетых как на праздник зевак. Для них сегодняшний день и был праздником. Хорхе – умелый политик, он сумел тонко внушить аристократам, что де Вега ответственен за все их беды. Зевакам было уже безразлично, так ли это. Толпа, пусть даже состоящая из умных людей, – все равно толпа.

Снегопад, начавшийся еще рано утром, со временем еще больше усилился; казалось, что кто-то распылил над городом мешок муки. Хлопья снега оседали на одежде и на коже графа, тая, как и время, отпущенное ему. Влага собиралась в капельки, и вот они уже катились по лицу Риккардо, словно слезы.