Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

Шевелила губами. Господи! Господи-господи-господи, — проговаривали трясущиеся губы. В черном проеме показалась согнутая спина Фотия. Он тащил вялую тушу соперника, а тот, взмахивая рукой, пытался вырваться, целя пальцами в лицо.

— П-пусти, гнида! А-а-а! Тяжело вырвавшись, свалился на бок, пнул Фотия, перекатившись, отполз, вскочил и побежал, шлепая босыми ногами, в обход наружной стены, от которой поднимались ленивые струйки пара. Ника, хромая, подбежала к мужу, таща его за рубашку, убедительно повторяла невнятной скороговоркой:

— Подем, подем, живой, ну все, все уже, подем, да пойдем же! Тот выпрямился, держась рукой за бедро. Кивнул.

— Жить будет.

— Да. Да! Они повернулись и медленно пошли на песок, придерживая друг друга.

Ника рыдала и шмыгала, стараясь успокоиться, дрожала плечами, изо всех сил цепляясь за руку мужа. Тот обнял ее за плечи и, подстраиваясь к неровной походке, захромал сам.

— Нога? — через слезы басом спросила, и снова зашмыгала, когда он, улыбаясь перекошенным лицом, отрицательно затряс головой. А вокруг бешено сверкала вода, солнце, клонясь к западу, выжаривало остатки туч и по всей степи поднимались столбы белого пара. Подсохшая корочка песка ломалась под медленными шагами. У самой воды Фотий нагнулся и поднял мокрый Никин рюкзак, взвесил его на руке. Вода побежала торопливыми ожерельями капель. Сказал задушевно:

— Ника, я тебя убью. Своими руками. Когда я его нашел, под ногой, лежит. А тебя в лямках нету.

— Я…

— Нет. Тебя задушить мало. Утопить. Ты смерти моей хочешь.

— Да я…

— Молчи. Она прерывисто вздохнула. В молчании побрели к далеким опрокинутым зонтикам. Дойдя до пляжа Ястребинки, Фотий повалился на песок, вытягивая ноги, притянул к себе Нику, и она приткнулась к его боку, неловко укладываясь и глядя снизу заплывающим глазом.

— Ох, как я устал. А еще «Ниву» вытаскивать из глины. И вдруг захохотал, сотрясаясь широкой грудью и бережно держа Никины плечи на руках.

— Ты меня материла! Ты слова такие знаешь!

— Я? Тебя? Не помню, — честно призналась Ника, но, обхватывая его руками, подумала и покаялась, — ага, знаю. Всякие. Села и отталкивая его руками, забубнила с упреком:

— Зачем полез? За ним зачем? Пусть бы ва-валялся, там, гад, гад он. Ну и лежал бы. Фотий покачал головой.

— Там нельзя было. Потом скажу. Ты как? Дойдешь, домой?

— Домой! — согласилась Ника, — хочу. Домой хочу. Они медленно поднимались по ступеням. Ника лихорадочно болтала, обрывочно рассказывая, то о беседе с Беляшом, то о Митином домике. О тучах, и как стало плохо, в воде. И как вышла. А он… Они дошли к маленьким воротам, что перегораживали ступеньки, ведущие к пляжу.

— Ты чего? — прервав сбивчивый рассказ, остановилась рядом с замершим Фотием. Подняла лицо к степи над бетонной коробкой. Там, в самой ее чаше, полого прогнутой, стояла крошечная черная фигурка в наброшенном на голову капюшоне.

— Что за…

— Кипишон, — ахнула Ника, — снова! Фигурка нагнулась, что-то непонятное делая среди тонких маслинок.

И плавно уходя в сторону, скрылась за кустами. Мелькнула черным пятном, удаляясь за подъем невысокого степного холма.

— Пойдем, — голос Фотия стал задумчивым, — это тот, про которого ты говорила?

— Да. Я боюсь. Его.

— Расскажешь еще раз, подробно.

— Да. Воротца висели, кося створки. И продавленная глиной сетка рабица, сорванная со столбиков, тонула в жирной рыжей грязи. Проходя и осматривая, Фотий озабоченно цыкнул. А Ника, подавленная видением черного Кипишона, что снова явился там, где случилась с ними беда, примолкла. От дома махала рукой Люда, волнуясь и прижимая к животу одного из близнецов.

— Уже все, — снова сказал Фотий, но в голосе его было сомнение. И вдруг кликанье чаек смешалось с тревожным гоготом бакланов, что усиливался, становясь все громче. Белая с черным россыпь птиц, явившись неизвестно откуда, взмыла мельтешащей каруселью над яркой водой. И непонятный резкий звук ахнул, пронесся над бухтой, как вздох великана. Двое застыли, повернув лица к закату, где висело еще высоко желтеющее яростное солнце. А бетонная коробка в вогнутой чаше бухты вдруг зашевелилась, складываясь и грохоча. Медленно перекашиваясь, провалилась плоская крыша, ахнула снова, утыкая обломки друг в друга, выперло из-под них огромный несущий столб и он, налегая на панели, будто они из картона, проломил их еще раз, с грохотом обрушивая вниз.

— Что это? — закричала Ника, протягивая дрожащий палец, — как? Панели рушились, столбы вздымались и падали, пласты глины поднимались вокруг, как страшные поросшие травой волны, и, чавкая, слипались, выталкивая огромные куски бетона вниз, на песок. А там, где буквально полчаса тому стояла уродливая бетонная коробка, тяжко дыша, смыкалась ползущая в новый, открывшийся под домом провал, земля.

— Он там, — вдруг поняла Ника и, повернувшись, посмотрела в серьезное лицо Фотия, украшенное свежими ссадинами, — ты его тащил, ты знал, да? Что это?