Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

На белом захватанном листе вились кучерявые буквы: «Победителю областной олимпиады по химии — ученику десятого класса, Быковскому Дмитрию».

— Положь на место! Она положила листок сверху, отошла к стене, где висела в рамке такая же бумажка, но там Быковский Дмитрий победил всех в олимпиаде технической.

— А чего эту повесил, а ту нет?

— Мать повесила, — угрюмо ответил Димон, снимая очки и нещадно растирая глаза, — одну успел сныкать. А со стенки убрать — разорется.

— Гордится, значит, успехами. Выпить осталось? Вернулась к постели, взбивая подушку, прислонила к стене, и села, раскидывая длинные ноги. Похлопала рядом ладонью:

— Иди уже. Хватит ковыряться. Мальчик кашлянул и, стараясь не смотреть на долгое, перламутрово светящее тело, сипло ответил:

— Тебе ж делаю.

— Успеешь. Неси бухнуть. И сигарет. Давай трахнемся. Краснея, он выдернул из розетки паяльник, боком прошел к двери и, выглядывая, помахал Ласочке ладонью, мол, тихо. Вышел. Дверь неслышно закрылась. Ласочка откинулась на подушку, согнула ноги, разглядывая гладкие колени. Чей же голос разбудил ее? Кто сказал звонко, в самое ухо, смеясь: «все равно умирать!», кто? На столе в круге света топорщились непонятные Ласочке проводки и детальки. За окном смутно и далеко шумел город, в центре его была жизнь, ночная — гудели машины, что-то погромыхивало. А тут, на окраине, только брехали собаки да изредка, не нарушая ночной тишины, сонно голосили безумные петухи.

— Все равно умирать! — звонко сказала она пустой и тихой комнате.

И улыбнулась. Это был ее голос. Там во сне. Все. Равно. Умирать. Да!

Димон вернулся, прижимая к животу банку, закрытую полиэтиленовой крышкой. Поставил на табурет у кровати, открыл, выпустив из банки сивушный дух. Вытащил из кармана смятую пачку.

— Вот, Ватра. Тут еще несколько.

— Пойдет, — Ласочка деловито наклоняла банку над немытой кружкой, коричневой от чая.

— Сало, — стесненно сказал Димон, ставя на табурет блюдце с белыми полосками, — я не знаю, ты будешь, просто там, в холодильнике, ну, там такое, что готовить. Колбасы в-общем, нету. Кончилась.

— Не ссо, — Ласочка подняла кружку, салютуя, поднесла к губам.

Хлебнула, задерживая дыхание. Схватила полоску сала и, прожевывая, отдышалась.

— Не ссо, Димончик. Все я ем и все пью. «Все равно умирать» с готовностью прошептал в голове тихий голосок. И она кивнула ему, снова отхлебнув из кружки. Схватила из руки Димона стакан с водой, запила и снова улеглась на подушку, держа в руке незажженную ватрину.

— Ох, как хорошоооо! Подкури-ка мне. Он встал на постель коленями, протягивая зажигалку. И Ласочка, затянувшись, обняла теплую шею, свалила мальчика к себе на колени лицом.

— Сейчас, маленький. Сейчас Олеся покурит и оттрахает тебя, как никто и никогда. Всю жизнь тебе, хлопчик, испорчу. Все бабы после меня будут тебе как… как… да как тряпки пыльные. Хочешь так? А, Димчик?

— Да, — мрачно ответил Димон, щекоча ее бедро губами, — хочу.

— Вот и славно! Потянулась над худой спиной, сминая в блюдце сигарету. Легла грудью на его лопатки, волосы свесились, закрывая мальчику лицо и плечи. Белые на черном.

— Снимай свои дурацкие штаны.

— Ты… ты не кричи только… а то мать…

— Чихала я на твою мамашу! «Все равно умирать»…

На следующий день к вечеру Ласочка, внимательно слушая Димона, досадливо морщилась, отводя мешающие белые пряди, да надоели как эти патлы!

— Вот тут рычажок, его отведешь, чтоб щелкнул. Поняла? И сразу поставь. Десять минут, значит. Десять. Рядом не толкись. Сразу уходи.

— Отлично! Вот спасибо тебе, маленький. Дождалась, когда мальчик упакует увесистую бутылку коричневого пластика, и, прижимаясь к нему, поцеловала в губы, долго-долго, веселясь внутри неожиданной полной свободе. Отрываясь от губ, взъерошила черные волосы:

— Пойду. Пока-пока!

— Подожди! Лесь… ты придешь еще? Или сейчас, останься, а? Мать в ночную ушла. Без очков темные глаза смотрели напряженно, ища ее взгляд. Ласочка ласково рассмеялась.

— Тебе завтра в школу.

— Та…

— Я тебе позвоню. Она быстро вышла, простучали по плиткам каблуки, хлопнула калитка. Димон сел на разворошенную постель, проводя рукой по теплой подушке. Сказал тоскливо в пустой душный воздух, заполненный сигаретным дымом, запахами тел и домашнего самогона:

— Куда позвоню? Телефона у нас нету же.

Ласочка ехала в гремящем автобусе, сидела, аккуратно составив ноги и сжав гладкие коленки, улыбалась своему отражению в черном стекле.

Истина, что пришла ночью, сделала ее такой свободной. Будто кулаком разбили стекло и там — новый огромный мир. В котором все можно, все, что раньше, когда она берегла подаренную ей красоту, было запрещено.

Потому что в этом свободном мире не будет страшного будущего. Его там нет вообще. Оказалось, это ей по душе. Наверное, потому она и не строила его никогда — будущее. Оно ей не суждено. Парень напротив с готовностью осклабился, рассматривая оживленное лицо. Но Ласочка, нахмурившись, отвернулась. Ее новое время только начинается. И нужно быть осторожной, не споткнуться на самом пороге.