Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

— Уйди! — закричал из-под капюшона насмерть перепуганный голос, — ты, уйди с меня! Вырываясь из-под Ники, черная фигура, отчаянно брыкаясь, тыкалась в песок, а плащ, сползая и натягиваясь, рвался на застегнутых пуговицах, открывая тощие коричневые ноги и перекошенную серую футболку.

— А… — сказала Ника, по-прежнему держа над головой обломок дерева, а другой цепляясь за капюшон дрожащими пальцами, — э? Враг хрипел, мотая головой.

— Уду-шишь же. Та уйди! И вдруг басом заплакал, сплетая голос с непрекращающимся тоненьким визгом. Ника выронила обломок, в ошеломлении глядя на смуглое лицо, перемазанное налипшим на мокрые щеки песком.

— Ва-грамчик? Ваграшка? Да ты…

— Ага-а! — грянул сверху грозный Пашкин голос. Стремительная тень пала на соперников, ястребом накрыла солнце, отпихивая Нику и заламывая ревущему мальчику тощую руку, выпростанную из рукава старого рыбацкого плаща.

— Ах ты, армянская рожа! Щас ты у меня! Ника, сидя на песке, затрясла головой, цепляясь за подол Пашкиной майки, скользнула пальцами по напряженной голени:

— Да не лягайся! Оставь. Смотри, ревет. Вскочив, оттащила Пашку, и оба встали, тяжело дыша и разглядывая скорченную фигурку.

— Нэ-эт, — басом провыл Ваграмчик, потягивая коленки к животу.

Плащ раскинулся по песку, будто рваные крылья летучей мыши.

— Не реву я! — но голос утонул в дрожащих захлебах.

— Ты чего это творил? — приходя в себя, удивился Пашка, — ты чего ваще? Я не понял? Это ты тут лазил, значит? Ника обошла собеседников и, нырнув в густую тень, наклонилась, встала на колени, протягивая дрожащие руки к маленькому плачущему комку. Пашка, танцуя от ярости, пинал лежащего мальчика в выпяченную задницу:

— Ну? Чего воешь? Попался, давай говори!

— Еврей! — вдруг, прервав рыдания, заявил поверженный Кипишон, и закрылся руками, выставляя голый острый локоть и локоть в черном блестящем рукаве.

— Чего? — от удивления Пашка прекратил пляску и уставился на Ваграмчика, — ты мне, что ли?

— Чего орешь, морда-морда, армянская морда, — тонко закричал враг, съеживаясь все сильнее, — а сам вот, еврей ты!

— Я помор! Пякка помор! А ты, мелочь пузатая…

— Паша! — Ника выступила из тени, прижимая к груди теплый комок.

Брови ее были нахмурены, уголок рта дергался, — заткнись, дай я. Ваграм опасливо вывернул голову, посматривая на грозную фигуру Ники над собой.

— Ваграм… Это кто? Ты зачем его сюда принес? Ты что хотел сделать, с ним? Пашка вытянул шею, обходя Нику, чтоб рассмотреть. Цокнул языком в удивлении. И так же грозно уставившись на Ваграма, подтвердил:

— Да! Ну-ка? Увесистый черный щенок с пестрым пятном на морде, удобно устроившись на руках Ники, уже не плакал. Смотрел вокруг бессмысленными глазами, шевеля толстыми лапами. Ваграм, перебирая руками по песку, сел, крутя шеей, потянул воротник плаща.

— Совсем задушила, — пожаловался с упреком, — а что, ну, мой собака, вам чего?

— Ты, мелкий садист, — Ника тяжело задышала, прижимая щенка, — ты что, ты хотел его давить, да, как ягнят?

— Чего? — Ваграм благоразумно сидел, не пытаясь подняться, и переводил влажные оленьи глаза, полные слез, с Ники на Пашку, — какой ягнят? Куда давить? Это тебе собака, от меня. Хороший собака.

Вырастет большой, сторож. Всегда спасет. И увидев, что ему не верят, выкрикнул, а в ломком голосе снова зазвенели слезы:

— Дарить хотел! Думал, вот. Думал, радуешься!

— Та-а-ак, — Пашка выпятил губу и покачался на пятках, размышляя, — врешь все! Это я хотел, собаку ей.

— А я слышал, — строптиво рассказал Ваграм, — вы кругом кричите, вас слышно. О, я тебе щенка, чтоб ходила везде. А мне что нельзя? Я тоже хочу.

— Погоди, — Ника покачнулась, не справляясь с головокружением. И Ваграм вдруг вскочил, с готовностью протягивая тощие руки.

— Но-но! — заорал Пашка, толкая его. Ника прижала щенка, тот пискнул, и она рявкнула, оглядывая соперников злыми глазами:

— А ну хватит! Достали! Морды, евреи, пякки какие-то! Ваграм!

— Я не морда, — угрюмо сказал тот, пряча руки за спину и дергая плечом в рваном съехавшем плаще.

— Ты почему пакостил, говори!

— Я?

— Ты! — заорал Пашка, наступая.

— Я спасал! Все время! Веревку кидал! Мужу показал, руками, вон лезет по крыше! Собака дарил! Чтоб защита! Где пакостил, а? Я тайно шел, чтоб никто не затрогал! А когда она с ним, с дядей Фотьем, я не глядел! Я по сторонам глядел! Чтоб никто-никто!

— А… — теперь уже открыл рот Пашка, ошеломленный горячей речью.

— А ягнята? А кров? То есть кровь? — спросила Ника, подозрительно глядя в отчаянное лицо.

— Чтоб страх! Сама так хотела! Ты к тети Вали пришла, да? Говорила там! Чтоб никто не лез у вас тут. А я понял. И сказал. А после ходил все время, махал руками, показывался. Чтоб страшно! А он мне — морда, морда… Он шмыгнул, но героически сдержался, только большой рот искривился, как у детсадовца. Опустил стриженую голову, за которой болтался скинутый капюшон. Ника села, ослабнув коленками. Прижимая к себе щенка, смотрела на черный ежик волос и пылающие уши.

— О-о… так ты значит, как на работу? Ходил тут, пугал всех.