Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

— Срачка напала. Сидит вот, пыхтит, воду сливает, чтоб я, значит, не слышала. Ну, то ясно, когда ж еще ей посидеть на таком унитази.

Как приходит, так сразу мне, уй, Феодора Иванна, что-то мене живот схватило… так, и живем, сперва, значит, клозет, а потом уж маникюр. Издалека послышался шум воды. И через минуту высокая худая Татьяна вошла, церемонно кивая Марьяне. Села за маленький столик напротив кресла хозяйки и склонилась над расставленными мисочками. Поверх ее головы Иванна разглядывала гостью цепкими глазками, болтала о пустяках. Галатея повизгивала, разгрызая очередной сухарик и колотила веревочным хвостиком по бедру Марьяны — благодарила. А над хозяйкой намазанный маслом портрет, изображающий обнаженного юношу с туникой, кокетливо перекинутой через локоть, неодобрительно пялил на Марьяну выпуклые бараньи глаза с жирными белыми точками бликов.

— Твой-то как? — спросила Иванна вдруг, пристальнее вцепляясь глазками в тихое лицо Марьяны, — все бегает, все суетится? Та кивнула. Иванна хмыкнула и, поворочавшись, уселась удобнее.

Хотела что-то сказать, но покосилась сверху со своего плюшевого трона на прилизанную голову маникюрши и только вздохнула, подводя к расписному потолку накрашенные глаза. Сидеть в мягком кресле, разглядывая дурацкие картинки и слушая плавную болтовню хозяйки, которую та время от времени прерывала грозными воспитательными окриками в сторону своей цыцычки Галатеи, было удивительно хорошо. Будто старая прожженная барменша Иванна была ей любимой теткой, и переживала за нее, и знала, даже о том, чего Марьяна не говорила вслух. А может, и правда, знала. Сколько людей видела, и сколько судеб успело развернуться перед ней. Когда Татьяна закончила с маленькими ручками хозяйки, та грузно поднялась и сказала, помахивая пальцами:

— Танюша, поди на кухню, передохни, там тебе Светочка чаю сделала, с пирожеными. И пусть нальет полстаканчика красного. Не больше, а то девке палец отрежешь. Закрыв за Татьяной двери, подошла и села рядом с креслом гостьи на маленький пуфик.

— Ну? Расскажешь? Он что сделал?

— Фотий? — переспросила Марьяна и застыла, ударенная изнутри горячей краской. Иванна покачала башней рыжих волос, с жалостью глядя на собеседницу:

— Экое имя. Хорошее, старинное. Я про Максика твоего. Та пожала плечами. Губы дрожали.

— Н-ничего. Все в порядке, Иванна.

— Угу. Ладно. Тока имя больше не путай. Опасный у тебя мущина, девонька. Смотри, назовешь так, а дальше и говорить нечем будет. В молчании смотрела снизу в широко раскрытые испуганные глаза.

Мягким голосом продолжила:

— У тебя деньги-то свои есть? Угу, так и думала. Дуры вы дуры, и каждый год новые родитесь, да ладно, я и сама такая была. Вон, погляди. С черно-белой фотографии на стене смеялась щекастая свежая девочка лет семнадцати, в кудряшках из-под соломенной круглой шляпки.

Подперлась полной ручкой, обвитой дешевым браслетиком. И ветер завернул широкий воротник крепдешинового белого платья.

— У моей мамы… такое было платье. И фото есть, почти такое же, — голос Марьяны задрожал и сломался.

— Угу. Не реви. Слушай. Ежели что, займу. Телефон дам, бар в парке, «Купидон» называется. Как будут, позвонишь и отдашь, поняла?

— Я… да я разве… Иванна ухмыльнулась, с удовольствием кивнула:

— Ты еще сама не знаешь, а я вот вижу, насквозь. Такой вот Иванна психиатыр. Или как там — психопат?

— Психолог, — через слезы рассмеялась Марьяна, чувствуя огромное облегчение, — да, психолог. Та подняла толстенький палец:

— Как разучусь дела вести, исделаю вывеску, повешу и буду мозги пудрить, таким вот дурочкам. Ладно, вот тебе телефончик, спрячь. А при Таньке молчи. У нее знаешь уши какие? Твой Максик завтра же будет знать, какой палец ты ей первым сунула. Садись. Вон, скребется. Та заходи, Танюша, то я прикрыла, чтоб эта сволочь мелкая не лезла к тебе за пироженом. Марьяна села на теплое сиденье, продавленное мощной задницей Иванны, положила руки в мисочку с ароматным мыльным раствором.

Татьяна работала не торопясь, клонила голову и только напряженная шея показывала, как внимательно слушает она сплетни хозяйки и ответы гостьи. А через сорок минут, когда уже все пальцы Марьяны были аккуратно покрыты блестящим розовым перламутром, снизу, с уличной стороны дома раздался взрыв. Не так чтоб очень громкий. Ахнуло сердито и глухо, закачались подвески на люстре, раскидывая по сторонам хрустальных зайчиков. И Галатея, пронзительно тявкнув, вдруг задрала острую мордочку и завыла, пока Марьяна, еще не понимая, что произошло, смеялась очередной сальной шуточке хозяйки.

Глава 25