Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Ласочка медленно выпила вино, налила себе снова и устроилась на диване с ногами.

- С этой вашей черномазой? Не знаю где. Чин-чин.

- Чин-чин…

Пока Ласочка валялась, дразня Степана опущенной к полу рукой, Ника забрала стаканы и унесла в кухню. Вымыв, с легко кружащейся головой, качнулась, уронив полотенце, и поднимая, удивленно уставилась на цветной обрывок на металлическом листе, прибитом к полу у печки. На узкой глянцевой полоске был виден кусочек загорелой марьяниной руки в белых брызгах. Ника повертела полоску в руках, все больше недоумевая. Порван и выброшен в печку. Сгорел. А краешек упал и остался.

- Ника! Никиша! Едут, кажется, твои!

- Да. Да, да.

Она сунула обрывок в нагрудный карман и побежала в прихожую надевать сапоги.

Фотий вывалился из машины и сразу, качнувшись, обхватил Нику, зарыл лицо в рассыпанные волосы, потерся небритой щекой о ее щеку. Ника над его светлой макушкой неловко улыбнулась Пашке, что встал, прислонившись к Ниве, сперва театрально закатил глаза, а после подмигнул ей, и она с облегчением рассмеялась, ругая себя мысленно – ну вот уже полтора года считай вместе, а все равно при Пашке она теряется поначалу. Да и с Фотием тоже. Потому, хоть и любила сидеть со всеми вместе по вечерам, чаще в углу, слушая и смеясь рассказчикам, но больше всего любила после оставаться с мужем в спальне, болтать без всякой неловкости, любить его, слушать. И засыпать, не уставая удивляться безмерности счастья – вот я, а вот он, мы совсем-совсем вместе.

- Сделали Машке кучу анализов всяких, ногу загипсовали. Врачи там поспорили, один кричит, есть трещина, пальцем тычет в снимок, другой – не вижу, не вижу. А нога распухла, Машка сидит, ногой кверху, хлюпает, губу кусает, держится. Решили, пока анализы, пятое-десятое, пусть полежит с недельку. Пашка стервец, не остался. Пашка! Ты стервец?

- Еще какой, - отозвался Павел, идя следом и так же грохоча тяжелыми ботинками, как отец.

Фотий оглянулся на сына. И снова прижал к себе Нику, на ходу спрашивая:

- Не боялась? Одна все же. В первый раз. Пистолет вспомнила где?

- Да я…

- Кормить будешь? Голодные как черти. Пашка поест, да в поселок смотается по делам, а мы вдвоем побудем. Хочешь, прогуляемся в бухту?

Расшнуровал ботинки и, скинув, в носках пошел в комнату, распахнул дверь и встал. Ласочка картинно полулежала на диване, закинув руки за голову. В вырезе рубашки нежно белела шея.

- Фотий, тут такое было ночью. Это Ласочка. Мы сейчас расскажем о приключениях.

Ласочка выпрямилась, спуская ноги на пол, не отводя глаз от Фотия, поправила волосы. И вдруг улыбнулась какой-то змеиной улыбкой.

- Привет, Федор. Вот значит, где прячешься.

Ника, обойдя мужа, встала у печки, с беспокойством глядя на то, как они держат друг друга взглядами.

- А вы что? Вы?

- Она что тут делает? – отрывисто сказал Фотий и резко потер небритый подбородок.

- Как невежливо, - пропела Ласочка, встала и, подойдя почти вплотную, подняла лицо к хмурому лицу Фотия, - при мне говоришь, будто меня тут нету. А лучше бы спросил, ну как твои дела, малыш?

Ника вздрогнула, будто протяжные слова – резкая пощечина. Печка калилась, обжигая бедро, и она сделала шаг, почти уткнулась в мужа, отскочила, будто и об него боялась обжечься.

- Ну, как твои дела, Олеся? – тяжело спросил Фотий, - как попала сюда?

Ласочка удовлетворенно улыбнулась и отступила. Вернулась к дивану, и снова забралась с ногами. Уютно усаживаясь, ответила светским легким тоном:

- Очень даже неплохо. А твоя жена, похоже, не в курсе, что мы хорошо знакомы.

Ударение на слове «хорошо» превратило его в еще одну пощечину. Ника повернулась и вышла, мимо удивленного Пашки, выскочила на крыльцо и пошла к воротам, опуская голову.

- Ника! – Фотий в два прыжка догнав, схватил за руку, и Ника, оскалясь, выдернула ее, ловя на плече спадающую куртку.

- П-пусти!

- Куда? Не пущу, конечно!

Снова обхватил ее руками, как в клещи взял, приподнимая над землей.

- Пусти, - заорала Ника, брыкаясь и теряя сапог, - поставь! Ну!

Не соображая от ярости ничего, клацнула зубами, пытаясь вцепиться в ухо Фотия, и тот резко вытянул руки, держа ее на весу. Заглядывая в побелевшее перекошенное лицо, сказал уважительно:

- Ого!

И Ника вдруг сразу остыла. Ударом в голове хлопнуло воспоминание, как на свадьбе в Николаевке Настя кидается на хмурого Петрика, так же растопыривая пальцы, и поняла сейчас Ника – могла и убить, дай ей в руки что острое или тяжелое.

Она обвисла в сильных руках и мрачно сказала:

- Поставь. Ворота. Я ворота, закрыть.

Фотий молча опустил ее наземь. Она, качнувшись, как он недавно, прижалась к его груди, обхватила руками, как сумела дотянуться. Утыкаясь в свитер, глухо сказала:

- Господи. Да как же сильно я тебя люблю. Убью ведь. И сяду.

- А Женька будет носить передачи, - в макушку ответил Фотий, обнимая ее плечи.

- Не обманывай меня, - попросила она, - никогда-никогда, ладно? Мне ведь некуда деваться. Я не смогу. Чтоб он…

- Кто?

- Ж-ж. Женька. Чтоб он носил.

- Тебе сейчас рассказать?

Она отклеила лицо от его свитера и оба одновременно повернули головы, к маленькому дому с Ласочкой-Олесей внутри.