Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Она промолчала, лихорадочно соображая, как быть. Рукой незаметно выкручивала никелированный завиток дверной ручки, одновременно боясь, что дверца распахнется и придется вываливаться на асфальт, калеча руки и ноги. Или ломая шею. Но дверь не открывалась.

- Правильно боишься, - ответил на ее молчание Токай и, повертев пальцами, прибавил звук. Резкое буханье ударных совпало с тяжелым стуком сердца. А потом сердце заколотилось быстро-быстро, высушивая рот и заставляя руки мелко дрожать.

Нике свирепо захотелось вырвать из реальности весь прожитый день, вернуться в утро, попить кофе и на звонок Васьки ответить отказом. Не пойти, никуда. На секунду она даже поверила – сейчас получится, не может не сбыться такое яростное желание. Но машина ехала, ревя и иногда встряхиваясь на колдобинах, как собака, что вышла из воды. И нужно было отказаться от желания все переиграть. Нужно было жить. Дальше.

Ее затошнило от того, что подошло совсем близко. Бесстрастный калькулятор внутри защелкал, показывая варианты, отвергая их и показывая другие, и после – то, что будет после.

Ника и не поверила бы, что внутренний счетчик может вывалить на нее такую гору отчаяния и безнадежности.

«Я не соглашусь, ни за что. И он меня изобьет. Или убьет и выкинет в поле»

Мозг, почему-то смеясь, показал маму в черном платке и бледного Женечку. Даже серая могильная плита мелькнула, издеваясь картинкой и надписью.

«Я вытерплю. Никто не узнает. Буду жить дальше. Жить. И никто не узнает»

Но перед лицом встали глаза Фотия, его улыбка, он только ей так улыбался, и всякий раз у Ники щемило сердце, потому что – такой большой и суровый, и вдруг себя ей – как на ладони, целиком. А она будет улыбаться в ответ, лгать глазами и руками. Пока, наконец, не явится в бухту Токай – стереть с лица Фотия улыбку для Ники.

«Он не посмеет. Сказал – я особенная»

И без всяких картинок вселенная захохотала ей в лицо, издеваясь.

А мотор все рычал, билась музыка в салоне, мелькала обочина, укрытая нетронутым снегом.

Потом, плавно притормаживая, машина встала. В салоне включился свет. Ника закрыла глаза, вжимаясь в сиденье и готовясь – а пусть оно придет само, главное решение. Если придет.

- Тут гаражи лодочные, - сказал Токай, звякая ключами, - у меня тут дачка. Пойдем, что ли?

Ника с тоской подумала о дурацких каблуках. И о снеге, накрывающем разбитые проселки. Посмотрела на спокойное красивое лицо с темными бровями вразлет, с небольшими аккуратными усами над полной верхней губой. И сказала с тоской:

- Да не пойду я, Макс. Зачем я тебе?

- Так прямо и не пойдешь? – удивлялся он весело и как-то вкусно, и со злобой Ника подумала – нравится ему это, играть, как с мышью. Наслаждается, скотина.

- Не. Отвези обратно. Или выпусти.

- Полчаса ехали, ау! К утру дошкандыбаешь только.

Она молчала. Токай сидел, навалившись на спинку кресла, согнув кожаный локоть, оглядывал ее с интересом. Весело и рвано играла музыка за спиной Ники.

- Ладно, - вдруг согласился Токай, - не хочешь, иди. Отпускаю.

Нажал на что-то и замок на двери щелкнул. Ника непослушными пальцами повернула ручку, впуская в приоткрытую дверь острый сквознячок. Токай, по-прежнему вполоборота вися на спинке, с интересом смотрел, не шевелясь и не пытаясь выйти из машины. Дверь распахнулась, и Ника выскочила, утопая в снегу по щиколотку. Машинально хлопнула дверцей. Пошла, лихорадочно осматривая белые сплошные стены с врезанными в них темными железными воротцами. Потом побежала, оступаясь и падая на колено, с ужасом прислушиваясь – не хлопнет ли его дверь, не раздастся ли угрожающий крик. Темная дорога была пуста, слабо светила под луной нетронутой белой поверхностью. Сумочка суетливо билась о бок куртки. Капюшон свалился и ветер, пахнущий морем, задергал волосы, путая и кидая в лицо.

Вдалеке замаячил угол белой стены, там, за ним шумнули ночные волны.

Добежать и свернуть. Там причалы, крылечки, входы. Залезть под сваю куда, спрятаться… переждать.

За спиной уютно заурчала машина. Ника побежала быстрее и упала, возя руками по грубой разбитой колее и набирая в рукава снег. Села, отбрасывая на дорогу длинную скомканную тень.

- Садись, - сказал Токай, повышая голос, чтоб услышала за шумом мотора, - не трону. Да садись, говорю. Обещаю.

Вышел и, нагибаясь, поднял ее за рукав, как куклу. Засмеялся, когда она вырвалась, отступая, покачнулась, взмахивая руками.

- Вот упрямая. Я ж пообещал. Садись, поговорить надо. Через полчаса высажу тебя. Дом пять подъезд шесть.

Он пошел к машине и снова сел, свесив длинную ногу на снег. Положил руки на баранку.

Ника стояла, облизывая пересохшие губы. С тоской оглянулась на безмолвные гаражи, от которых ей пешком на каблуках – несколько часов. И медленно подошла к машине, встала рядом с открытой дверцей.

- Поклянись.

- Чего? Да не трону. Обижаешь. Сюда иди, вперед.

Она снова села, на этот раз впереди. Токай подождал, когда закроет дверцу, хлопнул своей, устраивая ноги на педалях. И плавно, аккуратно поведя машину до угла, развернулся. Ехал, искоса поглядывая, как она сидит, сжимая руки на коленях.