Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Скорченная фигура на табурете застонала и тоже потянулась рукой к своей голове – льняные длинные пряди с одной стороны были обильно выпачканы красным.

- Это что, это кровь? – испуганно спросила гостья, вытягивая к Нике руку – белый рукав и пальцы были измазаны.

- Сапоги снимай. Давай помогу.

Ника встала на колени и потянула мягкий замшевый сапожок. Женщина взвизгнула и заплакала, морщась.

- Ноги! Болит!

- Ты бы в носках еще ушла, в степь. Мороз, ты их отморозить могла!

Ника не стала говорить, такая боль значит, что, наверное, уже отморозила.

Та плакала, нагибалась, стараясь помочь Нике, и сапожки, наконец, свалились, показывая поджатые пальцы в тонком нейлоне.

- Пошли, - Ника снова обхватила гостью поперек живота, - за шею берись. Тебе лечь надо.

Глава 2

В комнате было тепло, а часы на стене примолкли, испуганные возней и пыхтением. Ника, собирая боком плюшевую скатерть, уложила гостью на диван, выдернула из-под нее шубу и набросила край на вытянутые ноги в задравшихся черных штанинах.

Выпрямляясь, схватилась за стол, отодвинула его, чтоб не мешал.

- Куртку, надо снять.

- Холод-но, - пожаловалась блондинка, обхватывая себя руками за плечи и откидывая голову на смятую подушку. Белое лицо – узкое, треугольником, с острым маленьким подбородком и впадинами на скулах, багровеющими косметическим румянцем, что смешался с лихорадочными пятнами. Плечи под длинными кистями рук вздрагивали.

Ника насильно развела руки и, бережно поворачивая трясущееся тело, стащила один рукав, за ним другой. Бросила куртку на пол и укрыла гостью до самого лба шубой.

- Дыши, медленно. Сейчас будет тепло. А я посмотрю ноги.

Та послушно задышала под толстой овчиной.

Ника присела на край дивана рядом и откинула подол шубы. Взялась рукой за совершенно ледяную ступню, на которой через тонкий нейлон просвечивали красные ногти.

- Чувствуешь? Мою руку?

- Д-да…

- Хорошо. А так?

- Больно!

- Угу. Хорошо.

Ей вдруг стало жарко, и она стащила забытую вязаную шапку, собирая волосы, сунула их за воротник свитера. Что же сделать? Она четко знает, что нужно, если солнечный удар, как помочь утопающему, и чем напоить отравившегося. А тут – холод, мороз, застывшие до льда ступни. Будто какой дальний север, вот же ерунда.

- Надо снять, и штаны тоже, - сказала, обращаясь к шевелящейся овчине, - или давай разорву на ногах прям, колготки твои.

- Подождите, женщина. Как вас. Я…

Гостья высунулась из-под торчащего воротника и уставилась на Нику блестящими, немного безумными глазами. И вдруг захихикала, закрывая рот испачканной кровью рукой.

- Ж-ж… я тебя – женщина. А ты девчонка. Ты кто?

«Да она же пьяная». Ника откинула шубу, открывая белый свитерок и черные джинсы, утыканные лейбочками и кнопками. Сказала раздельно:

- Надо снять. Чтоб отогреть ноги. Я – Вероника.

Гостья зашарила рукой по животу, дернула пояс, расстегивая пуговицу, вжикнула молнией. И срываясь руками, потянула штаны с узких бедер. Ника, ухватив за края штанин, где сверкали молнии, потянула, стягивая их вместе с колготками.

Под одеждой у гостьи оказались белые худые ноги, блестящие и ухоженные, ступни с ярко накрашенными ногтями. И высокие, тонкой резиночкой на самой талии, черные кружевные трусики. Ника снова укрыла страдалицу шубой.

- Лежи, я принесу настойку и вату. И голову надо посмотреть, у тебя, кажется, ухо поранено.

- Ухо, - вслед ей задумчиво сказала гостья. И вдруг снова засмеялась, всхлипывая.

- Ухо! Он меня укусил. Вот падла. Зубами прям! Ненавижу!

Вернувшись, Ника снова присела на диван, крепко смочила большой кусок ваты коричневой настойкой софоры и, положив белую ногу к себе на колени, протерла холодную кожу от икры до кончиков пальцев. То же сделала и с другой. Быстро натянула хлопчатобумажные носки и укутала ноги шубой. Гостья вздохнула, вытягиваясь и держа у лица воротник такими же яркими ногтями.

- Ухо…

- Голову поверни. Не бойся, я осторожно.

- А ты что тут, одна совсем? Ой…

На маленьком ухе, чуть выше мочки свежий темный шрам точил кровь вперемешку с сукровицей. Ника свежей ваткой прижала ссадину и, откопав чужую руку, приложила ее, показывая, как прижимать.

- Держи сама. Волосы запачкала.

- Ты одна? – требовательно повторила гостья.

Ника нахмурилась. Когда та в первый раз захихикала, что-то мелькнуло такое в страдающем перепуганном лице, что не понравилось Нике. Но после сразу ушло, оставив снова лишь страх, потерянность и ожидание боли. И сейчас на диване лежала, все еще сотрясаясь крупной дрожью, просто насмерть испуганная девчонка, ну ладно – молодая женщина, наверное, лет двадцати трех, может, пяти. И только эти требовательные вопросы снова насторожили Нику.

Будто почуяв эту настороженность, гостья откинулась на подушку, закрывая серые блестящие глаза и держа ватку на ухе. Сказала хрипло:

- Прости. Мелю, не знаю что. От страха. Думала – умру. Думала – пусто тут.

- Ты же говорила – свет, в окне свет.

- Врала. Чтоб открыли, если кто прячется. Я… я расскажу сейчас…

Ника встала.

- Лежи лучше. Я чаю сделаю, с травой. Поспишь и согреешься.

- Ласочка, - пробубнила из-под воротника гостья, - меня звать Ласочка.