Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Кивнув, Ника ушла к печке. У нее тоже дрожали руки, но страх уходил, и она, хлопоча вокруг пострадавшей, о нем совсем уже забыла. Подбросила угля, поставила на плиту старый заслуженный чайник. Уйдя в спальню, сняла со стенки полотняный мешочек с сушеной травой и, положив горсть в ковшик, встала, дожидаясь, когда вода закипит. За спиной было тихо, снова затикали часы, и Ника вспомнила о Фотии и Марьяне. Сердце сжалось от тяжелого беспокойства.

Она быстро ушла в угол, снова сняла с телефона трубку. Там стояла все та же мертвая тишина, и краем глаза поймав пристальный взгляд Ласочки, Ника положила трубку на рычаг даже с облегчением.

- О! – сказала больная, когда в ковшике зашипел кипяток и запах лета наполнил комнату, - класс! Это пить?

- И пить можно, и купаться. И умываться.

Ника подождала, когда Ласочка, морщась, усядется повыше, подала ей большую чашку, полную темного отвара.

- Сколько сможешь, столько и пей. Ты как сюда попала?

Та гулко глотала, останавливалась, пережидая, когда горячая жидкость протечет в желудок и снова глотала, блаженно отдуваясь. Белые волосы висели сосульками, с одного боку слиплись от уже потемневшей крови.

- Мы в гостях были. В Низовом. Беляш сказал, да поехали-поехали, будет весело. Подночуем у кореша. У него кабак в Южаке, а тут значит мамка-папка, хозяйство. Обещал Беляшу окорок копченый. О-ох, как хорошо. Слушай, а вина нету? Сюда вина бы.

Ника ушла к окну, пошарила за стеклянной дверцей серванта, и вернулась, откупоривая початую бутылку.

- О-о, - Ласочка подставила чашку, - немножко, чтоб не остыло.

По комнате метнулся сладкий тревожный запах вишни и винограда.

- Супер! – в три глотка допив темную, сильно пахнущую смесь, Ласочка сунула чашку Нике и откинулась на подушку, закрывая глаза. Потянула ту за свитер неожиданно цепкой рукой.

- Посиди. Тут вот. Пока я расскажу.

Рука цеплялась за подол, и Ника вдруг подумала со странной нежностью, вот так сама она тянет вечно Фотия, трогает за рукав, чтоб не отпустить от себя. Он смеется, довольный. А сейчас эта белая худышка держит ее, чтоб была рядом.

Ника села, и Ласочка тут же свернулась вокруг нее, прижимая к бедру согнутые колени, а голову кладя рядом с другим бедром. Вздохнула успокоенно.

- Вот. Ты такая теплая.

- И что там, у кореша? – Нике вдруг захотелось погладить блестящие на макушке волосы, по которым бежал желтый блик от лампы под абажуром.

- А ты, может, знаешь его? Турончик кликуха.

- Нет. Я в деревне никого не знаю. Мы все время тут. Дела.

- А я знаю. Мне про вас Токай рассказывал.

- Кто?

Белая голова приподнялась, поворачиваясь, на Нику уставился удивленный серый глаз:

- Токай, Макс. Ты что, Макса не знаешь? Ну, вы ребята даете…

Она снова положила голову, почти упираясь носом в Никино бедро. Одной рукой держа на ухе ватку, другой поелозила под шубой и обхватила хозяйку за талию.

- Ладно, проехали. Посидели мы хорошо. Сначала. У папки Турона винишко нормальное такое, не шмурдяк. Турончик нам бильярдную открыл свою. А когда поднажрались уже все, Сека стал его сеструху снимать. Сопливая совсем, ей, наверное, шестнадцать. Я говорю, ты совсем дурак, что ли? Хочешь, чтоб тебя повязали? Ну и Турончик вступится, все же сеструха. А он та пошла ты. Мне, прикинь!

Она помолчала выжидательно, но Ника молчала тоже, не зная, как к рассказу отнестись. Давно уже не сталкивалась она вот с этим. Еще с дискотечных своих времен, ну и позже, когда вдруг в городе к Никасу подходили его бывшие дружки. Тогда, стоя в стороне (Никас ее никогда им не представлял и не знакомил), она слышала краем уха новости, которые рассказывались примерно так же.

- А барышня тоже накушалась изрядно. Ну и решили покататься. Сека ее в нашу тачку затащил, и ржет, я впереди, а он ее там тискает на заднем сиденье. Ну, когда по степи гоняли, я повернулась и кой-что ему сказала.

Шуба задрожала, Ласочка крепче прижалась к Нике, смеясь.

- И ей сказала тоже. Если б я только Беляшу, понимаешь, нормально, поржал бы и все. А тут решил меня повоспитывать. С-скотина. Вытащил из машины и по щеке. Потом за волосы. И… ухо. Зубами, вот сволочь. Я вырвалась и как дернула от них. Упала, там склон какой-то, с травой. Скользко. Слышу, орет, выходи, сейчас порежу нахер. Ну, бухой совсем. А перепугалась, думаю, почикает ножом, и все, буду ходить с пописанной рожей. В общем, поорал, а потом слышу – уехали. Я встала и пошла. Побежала.

Она всхлипнула, цепляясь за Никино колено. Ватка упала, волосы свесились вниз.

- Шла, шла. Замерзла, как я не знаю кто. Сперва еще вино грело. А потом перепугалась совсем. Когда увидела дом, то побежала уже. Снег идет, а я ковыляю. Вы далеко. Дом виден, а знаешь, сколько по буеракам. Почти уже ползла. Ну, думаю, если нету никого, тут и помру. Замерзну. И прикинь, никто ж виноват не будет! Даже не сядет никто. Сека сволочь.

Она заплакала, и Ника положила руку на гладкие волосы, погладила.

- Уже все. И ноги твои целы. А эти – Сека и Беляш, они уехали в город, думаешь?