- Что-то будет, - сказал как-то Фотий. Под утро они возвращались из тайной бухты, куда ушли поплавать в светящемся море, и остались спать на раскинутом покрывале.
Он подал Нике руку, вытаскивая ее на траву, отпустил и показал на запад, где небо было странного сизого цвета. В этом сизом, которое еще не потрогали лучи встающего солнца, что-то неясно бугрилось, еле видное, но угрожающе огромное.
Ника сморгнула, глаза болели в попытках рассмотреть. Идя следом за мужем через просыпающуюся степь, нестерпимо сверкающую росой, которая высохнет без следа через полчаса, снова и снова вглядывалась в тайные движения неба над его головой. Потом отвлеклась, о чем-то болтали, открывая ворота. И уже заходя в дом, Ника встала, задирая голову.
- Вот это да!
Из крошечного невинного облачка, которое торчало чуть ниже зенита, буквально за четверть часа выросли грандиозные, в полнеба, белоснежные облака, такие тугие, что казалось, сейчас взорвутся, обдавая землю клочьями холодного мороженого.
Ника снова спустилась по ступенькам и затопталась у низких елочек, забыв закрыть рот. Снежные тугие горы пребывали в незаметном и постоянном движении, выращивали круглые мускулы, медленно втягивали их, чтоб выдуть великанскими мячами с других сторон. И все это в знойной раскаленной тишине слепящего летнего утра.
Фотий прошел к машине, на ходу приобнял, целуя в макушку. Она потрогала его спину, с радостью ощутив, как движутся мускулы и позвоночник под ладонью. Сказала с надеждой:
- Может, дождь будет? Или хоть солнце прикроет.
Но Фотий покачал головой.
- Сегодня вряд ли. И насчет тени – смотри, как их крутит. Все с одной стороны.
Садясь в машину, напомнил:
- На голову надевай. Поняла? И не шастай по жаре без нужды.
- Маленькая я, что ли, - обиделась Ника, сбивая набок козырек кепки, - ехай уже, и скорее возвращайся.
Ей нужно было дождаться, когда Пашка закончит на берегу свои курсы с тремя неофитами, и улестить его - вечером приготовить леса с наружной стороны дома. Там, где на глухой белой стене они крутили кино, Ника хотела нарисовать фреску – рамой для белого экрана.
- Внизу будут рыбы, - говорила ему, размахивая руками, - как на греческих античных тарелках, ну я тебе показывала, такие стилизованные. И всякие морские гады, осьминоги. Ладно, пусть только наше, не осьминоги, но зато будут актинии, и еще морские коньки. По бокам орнамент из виноградных лоз, абрикосов, и миндаль пусть. По верхней стороне – птицы. Всякие. А когда кино, все это в темноте, и только экран светит. Кота? Ой. Да, Степана нарисуем. Как где, на лозе пусть сидит, как привык, и орет свои степанские песни. Это у Пушкина дуб и цепь. А у нас будет южный Степан на винограде.
На пиратской веранде мелькнула Алена, шлепая ногами, таща в переднике гору помидоров. И Ника, оглядываясь на грандиозную небесную механику, побрела к ней – резать овощи в окрошку.
Алена сидела, свесив цветастый подол между расставленных колен, снимала с картошки в мундире тонкие лепестки кожурок. Хмурила потный лоб и шевелила губами, что-то соображая. Ника села боком у стола, придвинула большую разделочную доску.
- Ох, Веруня, - Алена бросила в миску картошину с хвостом кожуры, - совсем мне что-то млявно. Аж сердце заходится.
- Корвалолу накапать? – Ника испуганно привстала, - наверное, жара. Может, пойдешь домой, Алена, или тут полежишь в теньке? До ужина я и сама справлюсь. А потом, когда оклемаешься…
- Потом-потом, - скорбно отозвалась могучая Алена, вытирая круглые щеки и промакивая потные пальцы подолом, - потом же вечер. И ночь. А идти как?
- Куда идти? – поняв, что помирать сейчас повариха не будет, Ника застучала ножом по пучку петрушки.
- Темно, - мрачно пояснила Алена, - и страшно.
- Да ты все лето ходила! – Ника скинула зеленое крошево в прохладную на вид эмалированную кастрюлю, - чего вдруг?
Вопрос оказался к месту. Алена ногой отодвинула ведро, поправила русые пряди, заталкивая их под косынку. Небольшие глаза за валиками лоснящихся щек загорелись детским азартом.
- Такое место, нечистое. Видишь, какая жуть-от вокруг? – полная рука поднялась, плавно описывая радиус жути.
- Какая? – удивилась Ника и положила нож. Разговор становился интересным.
- А то не видишь! Жарища встала, такой не было еще. А все этот… - голос понизился до хриплого шепота, - черный ваш, кипишон.
Ника прокашлялась, соображая.
- А-а-а! Ну, так… ну… а жара при чем тут?
- Так не было ж такой? И его не было! А сичас вот – есть!
Алена победительно кивнула собственным аргументам и снова понизила голос.
- Бабки говорят, на дальнем пляжу пески ходят. Как дышут. Раз и в пляжу дырка. А поглядишь – нету ее уже. А еще из Багрова ехала машина и тырк-тырк встала. Так и стояли, а после завелась и поехала!
Толстый палец возник перед Никой и покачался в горячем воздухе.
- Так бензина может мало, - попыталась воззвать к логике Ника. Но Алена была неумолима.