Явление Пророка

– Я думал, эти рычажки золотые. От вас можно всего ожидать.

Он бросил сломанную букву в футляр машинки и надломил еще одну, испытующе глядя рыжему в глаза. То, что рыжий мучительно вздрогнул от хруста рычажка, словно это не машинке, а ему самому выламывали пальцы, показалось Алеше подозрительным. Он достал из ящика стола напильник и поскреб надлом рычажка, всем своим видом показывая, что ищет золото. Потом, снова глядя рыжему в глаза, сломал еще одну букву…

Конечно, это была месть таможенника за то, что этот рыжий вступился за молодую актрису, сказал про немецких царей в России.

Но рыжий уже не вздрагивал. Машинка, на которой он собирался работать в Израиле или в США, умерла на его глазах, превратившись в кусок железа.

Сломав еще букву, Алеша усмехнулся:

– Можете закрыть футляр. – И показал на оленьи сапоги. – А это что?

Но теперь рыжий молчал. Слепо, чуть вздрагивающей рукой он закрыл футляр убитой машинки.

– Эти сапоги – предмет национальной культуры, – сказал Алеша про оленьи сапоги. – У вас есть разрешение на вывоз?

– Нет. Можете взять себе.

Алеша сунул руку в один из сапог и брезгливо скривился от запаха слежавшейся оленины.

– Ладно, это можете везти. А это что?

– Стул.

– Я вижу. Из моржовой кости? Обработанную моржовую кость вывозить нельзя.

– Это необработанная.

– Кому вы врете? Смотрите какая полировка!

– Эта полировка натуральная – это кости пенисов моржей, – сообщил ему рыжий. И, не удержавшись, добавил с издевкой: – У нас с вами в пенисах нет костей, а у моржей есть, потому что им приходится сношаться в Ледовитом океане.

Алеша оторопело посмотрел на рыжего, потом на стульчик. Ножками этого стульчика служили три полуметровые кости толщиной в человеческую руку и с лукообразными утолщениями на концах. На губах Алеши заиграла грязная улыбка, глаза жадно оживились, но он тут же согнал эту улыбку с лица:

– Порнографию мы на Запад не пропускаем, – и решительно отложил стульчик в сторону. – Эй, вы куда?

Но рыжий не обернулся. С демонстративным спокойствием он уже шел от Алешиного стола к актрисе, которая, кое-как затолкав свои вещи в чемоданы, пыталась дотащить их в другой конец зала, к весовой стойке. Там у пассажиров принимали багаж. Однако сил у нее оставалось не больше, чем у старухи Фельдман, ее щеки были в разводах от слез и поплывшей косметики.

– Разрешите помочь вам, – сказал рыжий актрисе и, не дожидаясь ответа, взял из ее тонких рук чемоданы и потащил их к весовой стойке.

Актриса удивленно смотрела на него гаубицами своих темных глаз.

– Эй, вы! – крикнул рыжему в спину Алеша. – Вернитесь к вашему багажу!..

Файл № 57. 2024 год

В этот Файл № 57 был вложен лишь клочок бумаги со словами: «Арон, кажется, нас засекли…»

Файл № 58. 1979 год, СССР. Москва, аэропорт «Шереметьево» (продолжение)

…Но вот наконец! вся советская власть осталась внизу, на первом этаже шереметьевского аэровокзала, за границей паспортного контроля. А здесь, на втором этаже, импортной чистотой сияют паркетные полы и стеклянные стены, импортно растут цветы и пальмы в просторных кадках, импортно, без суеты, прогуливаются чистенькие иностранцы и с импортной вежливостью их обслуживают русские сувенирные магазины. И все это должно помочь почувствовать смятому и минуту назад ограбленному эмигранту, что он уже почти за границей. Но он озирается, еще не веря своей удаче. Он боится шагнуть по натертым до зеркального блеска полам, он с опаской, на краешек, садится в эти мягкие кресла, он осторожно делает первый глубокий вдох и ждет объявления посадки в свой самолет до Вены.

А рядом – балкон или, точнее, широкая балюстрада, нависающая над первым этажом вокзала. О, этот знаменитый балкон, о нем даже песни написаны! Потому что отсюда пассажиры могут последний раз махнуть рукой своим провожающим, остающимся внизу, в Советском Союзе. Можно даже крикнуть: «Прощайте!», «До свидания!» или «В будущем году в Иерусалиме!» Правда, сегодня этот балкон почему-то огорожен канатом, а перед ним стоят два солдата-пограничника с автоматами на груди…

Держа в руке маленький футляр со скрипкой-четвертушкой, Инна, измочаленная таможенным досмотром, другой рукой берет за руку свою Маришу и направляется к балкону. А Миша несет за ними тяжелую сумку с ручной кладью.

Но молодой пограничник преграждает им дорогу.

– Стоп! Туда нельзя!

– Почему? – удивляется Инна.

– Нельзя! – И второй солдат подходит к первому, и они становятся рядом, с автоматами на груди, словно готовясь отразить вооруженную атаку.

Инна смотрит в глаза этим восемнадцатилетним русским парням и говорит просительно:

– Ну, ребята! Пожалуйста, пропустите!.. Ну, хорошо, я не пойду туда, но разрешите дочке и сыну, у них там папа внизу стоит. Пусть они ему хоть рукой помашут! Мариша, – и Инна наклоняется к дочке, – попроси дядю, чтобы он пустил тебя сказать папе «до свидания».

И Мариша – не по годам серьезный ребенок – говорит этим солдатам:

– Дяди, пожалуйста! У нас там папа. Он не едет в Израиль, его еще не пустили.