Явление зверя

Время было обеденное, соседи по палате уползли столоваться, а тяжелых у нас, к счастью, сейчас не было, поэтому остались мы в палате вдвоем, на самом деле тет-а-тет, и тут же Кривой сбросил маску доброго дядюшки — лицо стало жестким, а глаза пронзительными, как рентген.

— Какого черта, Юра, ты делал ночью возле дома Чобы?

Я хотел что-то ответить, но не успел.

— Сдавать меня шел?

— Я?!

В горле у меня пересохло, в глазах потемнело, и заболел простреленный живот — предчувствуя новую пулю.

— Не смотри на меня так. — Кривой уселся на тумбочку, сдвинув к стене пакет с яблоками. — Они ж тебя сдали. Первым же делом. Их даже уговаривать не пришлось. И мало того, что сдали, — перевели на тебя все стрелки.

— Ка-акие стрелки?..

— Я ведь тебе верил, Юраш. Я тебя даже не проверял никогда. Думал — ты умный парень. Ан нет… Ты что, возомнил, что ты нужен им?! Цыганам?! Что они тебя примут, да еще и на равных?! Цыгане — тебя?

Кривой говорил почти шепотом, так, чтобы из коридора не было слышно ни словечка. Говорил жестко — а глаза смеялись.

Я стоял и смотрел на него сверху вниз. Мне было плохо — кружилась голова, подташнивало, живот разболелся так сильно, что не давал думать ни о чем другом.

— Что — поэтому Чоба собрался меня убить? — спросил я.

— Когда ваша совместная затея провалилась, Чоба счел тебя предателем.

Откуда он все это знает? В самом деле нашел Чобу и допросил с пристрастием?

— Как все просто…

Сейчас я упаду. Я уже почти не вижу ничего, и ноги ватные. И если я упаду, — мне конец.

— А ты не спрашивал себя, Кривой, почему я сам тебя не убил? У меня была масса возможностей, ты не находишь?.. И зачем мне вообще тебя убивать? Зачем?!

— Ну-ну, — услышал я из темноты. — Продолжай, я слушаю.

Он не уверен ни в чем. Он пришел сюда с обвинениями, чтобы увидеть мою реакцию, проверить и убедиться самому в том, что Чоба или кто-то там еще сказал ему правду.

Кривой не верит цыганам — он их за людей не считает, он ХОЧЕТ, чтобы виноваты были они, а не я, ведь так неприятно признаваться в собственных ошибках.

Сам знаю — как это неприятно!

— Я хотел подстраховать тебя… Нет, конечно, больше — себя, чего уж там… Но ведь ты меня бросил им на съедение, разве не так? Ты скрылся в неизвестном направлении, а что должен был делать я? Ты предложил мне выкручиваться по собственному усмотрению. Вот я и выкручивался. Гнал пургу как мог… А в итоге вызывал огонь на себя.

— Ну просто двадцать восемь героев-панфиловцев в одном лице…

— Смейся, смейся — подстрелили ведь меня, а не тебя.

Все, я кончился. Теперь уже совсем.

Как можно более осторожно я опустился на кровать и вытянулся на ней с огромным облегчением.

— Извини. Не могу больше. Можешь меня задушить подушкой, я даже сопротивляться не буду. Не смогу.

Кто угодно пролил бы слезу от жалости.

— Ладно, — вздохнул Кривой.

Я услышал, как он поднялся с тумбочки и завис надо мной. Правда, что ли, душить собрался?

— Лечись. Жуй яблоки. Поговорим еще.

Он ушел. Он и в самом деле ушел. А я ведь ничего толкового не придумал и даже почти не оправдывался! Может быть, это и к лучшему… Может быть… У Кривого два пути — верить мне или верить цыганам. Ни у меня, ни у них доказательств своей правоты нет. А я ведь и вправду мог иметь именно такие намерения — притворяться и вешать цыганам лапшу на уши для того, чтобы они считали меня своим и не пытались убить, чтобы знать их замыслы и предупредить, если что. Шпион в тылу врага.

Кривой считает, что только полный идиот может связаться с цыганами, наверное, он прав, и я получил по заслугам. Ух, как же мне хреново!

Потянулись соседи.

— Юрий, ты что такой бледный?

Позвали Инночку.

— Юрка, тебе плохо?!

Зачем задавать глупые вопросы? Неужели и так не видно?! Плохо мне, плохо, я — лопнувший воздушный шарик, рваной тряпочкой шлепнувшийся в грязь, во мне нет сил не то что летать, но и ползать. У меня нет сил даже просто БЫТЬ.

Не верь, не бойся, не проси, учил меня мой отец.

Никому не верь! Ничего не бойся! И не проси, когда можешь взять сам! Когда не можешь — все равно не проси, потому что никто и никогда не захочет отдать свое. Если ты будешь сильным, ты сможешь отнять. Все, что захочешь. Я научу тебя быть сильным… Не реви. Ты знаешь, что на зоне делают с такими, как ты? Узнаешь… Никуда не денешься… Давай-ка руку… Нет-нет, правую давай… Ишь ты, хитренький какой… Ну смотри, здесь почти все зажило… Быстро у тебя заживает, как на собаке… Бабка мажет чем-то? Ух, эта бабка! Когда просто кожу жгут — это больно, а когда свежую рану… Не дергайся, а то хуже будет! Не ори!!!! А ты уйди отсюда, старая сука!!!

Горячий лед разливается по моим венам, отрывая меня от больничной койки, дух лопнувшего шарика покидает тряпочку, когда-то бывшую его оболочкой, он — умеет летать, в отличие от нее. Он всегда умеет летать.

Он смотрит сверху на бледно-зеленого парня с ввалившимися щеками и черными кругами вокруг глаз, он ничему не удивляется, не сожалеет и не грустит, он не умеет любить даже себя, а этого парня… ну за что его любить? Он ведь мразь, каких мало, убийца и садист… И вообще — он давно уже умер!